Однако результат был повсюду одинаковым: имени Вей-Веня в больничных записях не встречалось. Никто из врачей о нем не слышал. И меня отправляли дальше: вы ездили во Фенгтаи? А в центральной детской больнице Чаоянг узнавали? Возможно, вам следует обратиться в Центр лечения заболеваний дыхательных путей в Хаидане?
В каждой больнице я старалась дойти до главврача, не довольствуясь объяснениями первого же доктора, изъявившего готовность поговорить со мной. Приходилось ждать. Часами. Я сидела, стояла, бродила — вдоль окон, в темных коридорах, залитых холодным светом залах, со стаканом воды в руках, с чашкой чая из автомата, чаще всего одна, но иногда меня отправляли в приемную, где сидели еще люди. Посетителей было мало, и тем не менее меня словно сдвигали в самый конец списка, очень часто нужный врач соглашался поговорить со мной лишь под самый вечер. Порой я замечала раздражение на лицах собеседников: что же ей дома не сидится? У нас столько больных, каждый третий страдает от истощения, а тут всего лишь ребенок, когда же она наконец уймется, у нас и так времени не хватает. Но я не уходила. Не скандалила, а тихо ждала и в конце концов добивалась своего. Не раз меня принимал сам главврач. Тогда меня проводили в кабинеты — просторные комнаты, уставленные массивной мебелью, когда-то роскошные, но сейчас обветшавшие. Я представлялась и излагала свою просьбу, и ко мне всегда относились с пониманием. Они сверялись с архивами, звонили в другие больницы. Старались. Но помочь никто из них не смог. Вей-Вень исчез.
Сперва я звонила Куаню каждый вечер. Но слов друг для друга у нас почти не находилось. Я говорила, что ничего важного не узнала, а он отвечал, что ему тоже никто не звонил. Наши сухие деловые беседы с каждым вечером становились все короче и короче. Еще он спрашивал о деньгах — сколько я уже потратила и сколько осталось. Я врала, боясь признаться, что только билет на поезд обошелся мне в пять с половиной тысяч юаней. Однажды вечером я решила не звонить ему. Сам он тоже звонить не стал. Рассказать нам было не о чем, мы оба знали об этом и без слов договорились, что первым позвонит тот, кто о чем-то узнает.
По ночам я спала крепко, без сновидений; как только голова моя касалась подушки, кто-то будто набрасывал темную тряпку на клетку моего сознания. Я делала все, что было в моих силах, и осознание этого придавало мне спокойствия. Я не сомневалась, что в конце концов отыщу его. Главное — не останавливаться. Но дни шли, и моя уверенность таяла. С количеством галочек, которыми я отмечала проверенные больницы, крепла тревога. Потому что Вей-Веня нигде не было и никто о нем не слышал. А деньги таяли быстрее, чем я ожидала, коробочка уже почти ничего не весила. Теперь в ней лежало всего семь тысяч юаней. У нас с Куанем оставалось в запасе еще два года, и постарайся мы как следует — накопим столько, сколько требуется. Но еще билет домой — за него тоже придется заплатить.
— Я давненько из тех краев ничего не слышала, — тихо проговорила администратор, сворачивая карту. — Возможно, там больше никто не живет. Нам не рекомендуется посещать эти районы.
— А как же больница?
— Она прямо на границе. — Женщина ткнула в карту. — А неконтролируемые районы начинаются вот тут. К югу от них находиться можно. Но… вам точно туда надо?
Я кивнула.
Она посмотрела мне в глаза. Она поняла. Ей было известно, что я разыскиваю сына, но не более того. Впрочем, этого было достаточно. Те, у кого есть дети, понимают, что этого достаточно. Что какая бы опасность ни угрожала тебе самому, ты просто отодвинешь ее на второй план.
* * *Я запрокинула голову и посмотрела вверх, на крышу. Красная черепица, с которой время и ветер обошлись со всей суровостью, когда-то была блестящей и яркой. Такой покрывают крыши храмов. Стены поблекли, краска облупилась. С неба донесся тихий ровный гул. Там что-то двигалось. Я сощурилась, но источник гула исчез за крышей.
Надо мной нависало непроницаемое серое небо. Когда я вышла из гостиницы, светило солнце, но здесь все укрывал туман, словно поторопивший наступление сумерек.
На дорогу я потратила четыре часа. Мне пришлось сделать порядочный крюк и трижды пересесть с одной линии на другую, но за пределы районов, которые администратор назвала спокойными, я не выходила. Тем не менее поезда и станции были такими обшарпанными, а пассажиры — такими молчаливыми, что я то и дело подозрительно озиралась.
Прежде я несколько раз связывалась с этой больницей, но ответ их ничем не отличался от других: о Вей-Вене они ничего не знают и помочь мне не могут. А в последний раз, позвонив туда, я наткнулась на автоответчик с бесполезным голосовым меню.
Первое, что я увидела, когда вошла внутрь, была засохшая цветочная композиция. Лампочка на потолке озаряла коридор тусклым светом, а значит, электричество в больнице еще не отключили. В просторном фойе никого не было. Я подошла к темной деревянной стойке регистратуры, но и там не обнаружила ни души, но зато возле стойки стоял древний аппарат для регистрации поступивших больных, вероятно поставленный здесь еще до Коллапса. Я нажала на кнопку, экран вспыхнул, но тут же погас.
Я бесцельно двинулась по коридору. Сначала свернула было направо, но наткнулась на запертую дверь. Слева обнаружился лифт. Я нажала по очереди на несколько кнопок, но безрезультатно, и я двинулась по бесконечным темным коридорам. Дергала за ручку каждой двери, но все было заперто.
Наконец я отыскала дверь, ведущую на темную лестницу. Я поднялась на второй этаж, но и там меня встретила запертая дверь. А вот на третьем этаже оказалось открыто, и я вновь очутилась в коридоре, таком же пустом, как и все остальные. Я сделала несколько шагов, отдававшихся глухим стуком
