Теперь возле стола стоит другой ребенок. Мальчик. Вей-Вень. Мой Вей-Вень. Что он здесь делает? Он тоже берет кусок торта. Большой кусок, еще больше, чем у Дайу.
И уходит.
«Нет, — думаю я, — только не торт. Не бери его!»
Но Вей-Вень уже исчез. Толпа смыкается, и Вей-Вень с тарелкой в руках исчезает, однако потом появляется вновь, в другом месте. Нужно догнать его, пока он не успел откусить кусок торта. Нельзя, этот торт есть нельзя. Нет, нельзя. Теперь я — взрослая, такая, как в жизни, и я спешу за ним, бегу, расталкиваю людей, вот он, прямо передо мной, но опять исчезает, снова появляется, и опять его нет. Людей вокруг становится все больше и больше.
Его красный шарф превращается в далекую точку в толпе.
И Вей-Вень вновь пропадает.
Я проснулась, когда поезд приехал на темный обшарпанный вокзал. Пекин.
Джордж
Мы сидели в номере мотеля. Стены здесь были выкрашены в желтый, на полу лежал грязноватый ковер, а в нос бил запах нафталина и плесени.
Дождь за окном лил стеной. Нет, это был не милый летний дождик, на смену которому приходит приятная прохлада, а птицы начинают чирикать особенно радостно. Нет. Это был настоящий потоп, прямо как в Библии. Причем уже пятый день пошел, а ливень все не унимался. Я уж решил, что меня кто-то сглазил и что в скором времени придется мне ковчег строить.
На следующий день Том собрался уезжать, а сейчас сидел, уткнувшись в книгу, и желтым фломастером подчеркивал в ней что-то. Я только и слышал, как фломастер скрипит, — похоже, Том решил всю книжку изрисовать.
Пойти нам было некуда. Когда мы заселились, номер показался нам довольно просторным, я специально попросил дать нам номер побольше, на двоих, но за последние дни он словно бы уменьшился в размерах. Единственное окно выходило на задний двор. Две двуспальные кровати занимали чересчур много места. Подвернув цветастое покрывало, я сидел на той, что стояла возле стены. Над кроватью висели две картины, в которых я уже дырку проглядел. На одной — красотка на цветущем лугу, на другой — лодка в море. Стекло заляпанное, и прямо на красоткином лице — жирный отпечаток пальца. Том расположился в кресле возле окна, а книги разложил на низеньком столике. Возле кресла стояла сумка, тоже битком набитая книжками.
Том почти все время там просидел. Нет, с развлечениями тут особо не разбежишься, но ему словно никакого дела не было. Ни до пчел, ни до дождя. Ладно бы злился и ругался — так нет же, он просто сидел и читал. Читал и рисовал в учебнике толстые линии. Розовые, желтые, зеленые. У него, похоже, имелась какая-то своя система, потому что фломастеры он разложил на столе в определенном порядке и брал их по очереди.
У меня зазвонил мобильник, и от неожиданности я вздрогнул. На экране высветился номер Ли.
— Да?
— Ну, что новенького?
— За последние полчаса-то? Да пока ничего.
— Слушай, я еще один прогноз погоды нашел, — сказал Ли. — Там написано, что сегодня вечером вроде дождь закончится.
— А остальные пять что сказали?
— Что не закончится, — потерянно ответил он.
— Слушай, иногда изменить что-то нам не под силу, — утешил его я.
— А вот… — он замялся, — может, останешься еще на несколько дней?
Отчасти мы это уже обсуждали, но напрямую он еще не спрашивал.
— У меня уже машины заказаны. И помощь.
— Ясно…
Больше он ничего не сказал — знал, что не уломает меня.
— Не переживай, скоро закончится. — Я надеялся, что голос мой похож сейчас на мамин.
— Угу.
— И всего-то несколько дней погоды не сделают.
— Ну да.
Мы помолчали. По подоконнику барабанили капли дождя. Машины за стеной разгоняли шинами воду в лужах.
— Я, наверное, съезжу сейчас туда, — произнес вдруг он.
— Это еще зачем?
— Просто посмотрю.
— Я там уже был утром. Пчелы сидят в ульях. И больше ничего не происходит.
— Ну, я на всякий случай.
«Поступай как знаешь, сейчас это твои пчелы», — чуть было не вырвалось у меня.
Он тихо рассмеялся, но радости в его смехе было мало. Я положил трубку. Том оторвался от книги и посмотрел на меня:
— Почему ты не скажешь ему все как есть?
— В смысле?
— Он же потеряет урожай.
— Ну да.
— Он взрослый человек, вряд ли правда убьет его. — Том решительно надел колпачок на фломастер. Колпачок щелкнул. Я посмотрел на сына, и в меня словно бес вселился. Выражался он, чтоб ему пусто было, прямо как пятидесятилетний профессор.
— Ты ж вроде как читаешь.
— Я уже дочитал.
— И что же — ты теперь сидишь и мои разговоры подслушиваешь?
— Папа, прекрати. Ты сидишь в трех метрах от меня.
— Ты чего это вдруг? Поумничать решил?
— Прости, ты о чем?
Бес, который в меня вселился, совсем распоясался.
— «Прости, ты о чем?» — передразнил я его. — Шатаешься тут неделю как неприкаянный и думаешь, что тебе можно всюду нос совать?
Он встал. Высокий, выше меня.
— Я не шатался. Я работал. Потел и горбатился не меньше твоего. И ты это прекрасно знаешь.
— Ну, счастья-то тебе это мало принесло.
Я сделал шаг к нему, и он машинально отступил, но, видать, и сам это заметил, потому что вдруг выпрямился и резко остановился.
— Я никогда не утверждал, что мне все это интересно. Ты сам меня попросил с тобой поехать — забыл?
— Такое, пожалуй, долго не забудешь.
Он молча смотрел на меня. Я бы дорого дал, чтобы узнать, о чем он думает. А потом он вдруг спросил:
— Рик и Джимми — какие они? Можешь их описать?
— Чего-о?
— Какие они? Опиши их.
— Джимми и Рик? А тебе-то до них какое дело?
— Мне — никакого. И все же, если я попрошу тебя их описать, ты наверняка немало сможешь рассказать, верно?
Я смотрел на него и никак не мог взять в толк, что ему в голову взбрело.
— Я тоже о них много знаю, — сказал Том. — Просто потому, что слышал, как ты о них говоришь. И о Ли. Мне известно, что им нравится, чем они занимаются в свободное время и чего боятся. Потому что ты мне об этом рассказывал. — Он заговорил тише и мягче. — Что Рику нужна девушка, например. А Джимми… Судя по твоим словам, тебе кажется, будто он вообще не по части девушек.
Сперва я открыл было рот, чтобы ответить, рассказать про Джимми, но промолчал. Потому что, строго говоря, речь сейчас шла не о Рике и не о Джимми. Я понял, что Том к
