Офелия вздрогнула всем телом, и не только из-за холода.
– Можете мне поверить, я и сама не испытываю ни малейшего желания присутствовать на охоте, – сказала она, потирая ноющее ребро. – Но только я не представляю себе, каким образом смогу помешать намерениям Беренильды.
– Подыщите веские аргументы.
Офелия задумалась. Конечно, она могла бы упрекнуть Торна в том, что он больше заботится о своей тетке, чем о невесте, но к чему бы это привело?! А главное – она разделяла его дурные предчувствия. Если они ничего не предпримут, эта история может кончиться очень скверно.
Девушка покосилась на Торна. Он по-прежнему сидел на корточках, в шаге от нее, поглощенный созерцанием вокзальной печки. Она невольно задержала взгляд на длинном шраме, рассекавшем его щеку. Разве можно считать родными людей, которые наносят такие раны?!
– Вы никогда не рассказывали мне о своей матери, – прошептала Офелия.
– У меня нет никакого желания говорить на эту тему, – сухо оборвал ее Торн.
Офелия не посмела настаивать. Но Торн, вероятно, расценил ее молчание как обиду, потому что бросил на нее тревожный взгляд из-за плеча.
– Я неудачно выразился, – ворчливо сказал он. – Это всё из-за охоты… По правде говоря, я куда больше тревожусь за вас, чем за свою тетку.
Эти слова застали Офелию врасплох. Вместо ответа она снова протянула руки к печке. Теперь Торн смотрел на нее с пристальной зоркостью хищной птицы. Сидя на корточках, он как будто не мог решить, что ему делать. Потом вдруг неловко протянул руку и схватил Офелию за запястье, прежде чем она успела отстраниться:
– У вас кровь на ладони.
Офелия, растерянно мигая, смотрела на свою перчатку чтицы. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, откуда у нее на руке кровь. Сняв перчатку, она коснулась щеки и почувствовала на ней открытую ранку. Торн не заметил ее из-за ливреи Мима. Иллюзия скрывала все подлинное – царапины, родинки, очки – под безупречно гладкой кожей лакея.
– Это ваша сестра, – сказала Офелия, надевая перчатку. – Она обошлась со мной без церемоний.
Торн разогнул свои длинные ноги, поднялся и опять стал несоразмерно высоким. Черты его лица заострились, как лезвия бритвы.
– Она на вас напала?
– Только что, в зале Солнца. Я не сразу уступила ей дорогу.
Торн стал бледным, как его шрамы.
– Я не знал… я ничего не заметил…
Он говорил еле слышно, словно стыдясь, что не выполнил свой долг.
– О, это не так уж страшно, – заверила его Офелия.
– Покажите мне.
Офелия вся сжалась под ливреей Мима.
– Говорю вам, ничего страшного.
– Позвольте мне самому об этом судить.
– Это вас не касается!
Торн изумленно взглянул на Офелию, хотя из них двоих она была удивлена своим поведением гораздо сильнее. Впервые в жизни девушка на кого-то повысила голос.
– А кого же касается, если не меня? – напряженно спросил Торн.
Офелия понимала, что оскорбила его. Ведь он задал вполне законный вопрос: скоро этот человек станет ее мужем. Офелия набрала побольше воздуха в грудь и постаралась унять дрожь в руках. Ей было холодно, ей было больно, а главное – ей было страшно. Страшно вымолвить то, что она хотела ему сказать.
– Послушайте, – прошептала она. – Я очень благодарна вам за заботу и поддержку. Однако есть одна вещь, которую вы должны знать обо мне.
И Офелия заставила себя посмотреть прямо в пронзительные глаза Торна:
– Я вас не люблю.
Несколько долгих секунд Торн стоял не двигаясь. Его застывшее лицо ничего не выражало. Потом он наконец зашевелился, но лишь для того, чтобы вытащить из кармана часы, словно время внезапно приобрело для него решающее значение. Офелия снова взглянула на него, и зрелище не доставило ей никакого удовольствия – застывший взгляд, устремленный на циферблат, и крепко сжатые губы.
– Это из-за чего-нибудь, что я вам сказал… или, наоборот, не сказал?
Торн задал вопрос, с трудом выговаривая слова и не отрывая глаз от часов. Офелия никогда еще не чувствовала себя так неловко.
– Это не ваша вина, – выдавила она. – Я выхожу за вас замуж, потому что у меня нет выхода. Но я не испытываю к вам никаких чувств. Я никогда не стану вам женой, не рожу вам детей. Простите меня, – закончила она, совсем уж тихо, – я очень сожалею, что ваша тетушка сделала такой неудачный выбор.
Офелия испуганно вздрогнула от резкого щелчка: Торн захлопнул крышку часов. Согнувшись, он присел на скамью, слегка оттаявшую от печного жара. Его бледное осунувшееся лицо никогда еще не выглядело таким бесстрастным.
– Значит, теперь я имею право отвергнуть вас. Понимаете?
Офелия медленно кивнула. Своим признанием она поставила под вопрос официальные договоренности, внесенные в брачный контракт. Торн вполне мог обличить ее в отказе и на законных основаниях выбрать себе другую жену. Что же касается Офелии, то она будет опозорена на всю оставшуюся жизнь.
– Я просто хотела поговорить с вами честно, – пролепетала она. – Я оказалась бы недостойна вашего доверия, если бы солгала в этом вопросе.
Торн упорно смотрел на свои ладони, сложенные вместе, палец к пальцу.
– В таком случае я поведу себя так, будто ничего не слышал.
– Торн, – умоляюще сказала Офелия, – вы вовсе не обязаны…
– Нет, разумеется, обязан! – прервал он ее резким тоном. – Вы хоть представляете себе, какая судьба уготована тем, кто нарушает клятвы здесь, на Полюсе? Или, может, вы надеетесь, что вам достаточно принести извинения мне и моей тетке и благополучно вернуться к себе? Нет, вы не на Аниме!
Офелия не смела ни двинуться, ни вздохнуть. Торн помолчал, ссутулившись на скамье, потом распрямил свою бесконечно длинную фигуру и взглянул ей прямо в глаза:
– Если вам дорога жизнь, не вздумайте повторить кому-нибудь то, что вы мне сейчас сказали. Мы поженимся так, как и было задумано, а уж потом, черт возьми, будем сами разбираться в своих делах. Вы меня не любите? Эта тема закрыта. Вы не желаете детей от меня? Прекрасно, я их терпеть не могу. Все будут сплетничать у нас за спиной – что ж, тем хуже.
Офелия не могла прийти в себя. Торн принял ее условия, столь унизительные для него, желая спасти ей жизнь! И она почувствовала себя бесконечно виноватой в том, что не может ответить на его чувства. В горле у нее встал комок. Она только и смогла, что жалобно повторить:
– Простите меня…
Торн обратил на нее стальной взгляд, такой пронзительный, что девушке почудилось, будто ей в лицо вбивают гвозди.
– Не спешите извиняться, – сказал он с еще более резким акцентом, чем обычно. – Вы очень скоро пожалеете, что получили такого мужа, как я.
Иллюзии
Проводив Офелию до вестибюля Оперы, Торн ушел, не оглянувшись. Они больше так и не перемолвились ни единым словом.
Офелия, как во сне, шла одна по сверкающему паркету. Девушке чудилось, что огромные люстры с их ослепительным светом угрожающе нависают над ней. Парадная лестница опустела. Офелия спустилась в лабиринт коридоров, ведущих к гримерке. Не считая нескольких лампочек, свет был уже потушен, работники театра давно разошлись. Офелия неподвижно стояла среди беспорядочно разбросанных частей декораций. Вот нос корабля из папье-маше, а вот фальшивые мраморные колонны… Она стояла и слушала собственное свистящее дыхание.
«Я вас не люблю».
Итак, она сказала это. Девушка никогда не думала, что такие простые слова способны причинить боль, физическую боль. Ей казалось, что треснувшее ребро терзает изнутри все ее тело.
Офелия не сразу разыскала
