Беренильда не ответила. Она с грустной нежностью поглаживала свой живот.

– Прелестная семейка, не правда ли? – прошептала она, обращаясь к своему младенцу.

Опера

Когда часы в главной галерее пробили семь раз, Лунный Свет уже опустел. Все, кто там находился, от знатных гостей до придворной мелюзги, поднялись на лифтах в башню.

В последний момент Арчибальд собрал вокруг себя исполнителей оперы. Труппа состояла из семи его сестер, Беренильды и ее свиты, дам-хористок и герцогов Ганса и Отто, исполнителей двух мужских партий в спектакле.

– Прошу вас отнестись к моему сообщению предельно внимательно, – сказал Арчибальд, вытащив часы из дырявого жилетного кармана. – Через несколько минут мы сядем в лифт и покинем дипломатическую территорию. Поэтому настоятельно рекомендую вам соблюдать осторожность. Башня не входит в мою юрисдикцию. Там, наверху, я не смогу охранять вас от ваших врагов.

И он обратил свои небесно-голубые глаза к Беренильде, как будто его слова касались главным образом ее. Но она только насмешливо улыбнулась в ответ. В это мгновение она выглядела абсолютно уверенной в себе, и эта аура неуязвимости служила ей надежнейшей броней.

Надвинув на лоб шляпу гондольера, чтобы спрятать лицо, Офелия думала: «Хотелось бы мне разделить ее уверенность». Встреча с семьей будущего мужа напомнила ей сход снежной лавины.

– А что касается вас, – продолжал Арчибальд, повернувшись к сестрам, – то вы уедете со мной в Лунный Свет сразу после спектакля.

Он остался глух к возмущенным крикам девушек, доказывавших, что они уже не дети, что у него нет сердца. Офелия подумала: а приходилось ли этим девушкам видеть что-нибудь, кроме имения брата?

Арчибальд предложил руку Беренильде, и вся их труппа столпилась перед золоченой решеткой лифта, строго охраняемого четверкой жандармов. У Офелии сильно забилось сердце. Сколько раз она видела, как в этом лифте поднимались знатные особы! Так на что же походит мир наверху, куда все так стремятся попасть?

Слуга отодвинул решетку и потянул за шнур вызова. Через несколько минут лифт спустился из башни. С виду его кабина могла вместить не больше трех-четырех человек, однако туда свободно вошли все двадцать два участника спектакля.

Офелия ничуть не удивилась, увидев внутри лифта огромный зал с бархатными диванчиками и столами, ломившимися от сластей. Теперь пространственные иллюзии стали частью ее повседневной жизни.

Воздух был насыщен дурманящими ароматами. Оба герцога в пышных париках стояли, картинно опираясь на трости. Дамы-хористки кокетливо пудрили носики. Пробраться с веслом в руках сквозь эту толпу оказалось настоящим подвигом. Тетушке Розелине, вошедшей следом, пришлось намного легче: единственным ее аксессуаром была склянка, которую предстояло вручить Беренильде на сцене. Но и ее она держала так опасливо, словно несла раскаленный уголь.

Грум в желтой ливрее позвонил в колокольчик.

– Дамы и господа, мы отправляемся. Лифт обслуживает зал Совета, висячие сады и термы фавориток. Конечная остановка – Семейная Опера. Лифтовая компания желает вам приятного подъема!

Золоченая решетка задвинулась, и кабина с черепашьей скоростью поползла наверх.

Вцепившись в весло, точно в спасательный круг, Офелия не спускала глаз с Беренильды. Она понимала, что в такой ситуации хотя бы одна из них двоих должна быть бдительной. Никогда еще атмосфера не казалась ей настолько угрожающей. Что-то непременно должно случиться, девушка была в этом уверена. Оставалось понять, кто и когда нанесет удар.

Увидев, что Арчибальд собирается что-то шепнуть Беренильде, Офелия придвинулась поближе, чтобы услышать их разговор.

– Я невольно присутствовал на вашем милом семейном сборище.

Офелия удивленно мигнула, но тут же вспомнила, что Арчибальд мог видеть и слышать все, что видели и слышали его сестры.

– Дорогая моя, вы не должны поддаваться на провокации, – убеждал посол Беренильду.

– Значит, вы считаете, я уже ни на что не способна? – поддразнила она Арчибальда, кокетливо тряхнув золотистыми локонами.

По ангельски красивому лицу посла пробежала усмешка.

– Я прекрасно знаю, на что вы способны, но мне поручено оберегать вас и ребенка, которого вы носите. А ваша семья на охоте ежегодно платит за добычу несколькими погибшими. Не забывайте об этом!

Офелию от испуга бросило в дрожь. Она вспомнила огромные туши мамонтов и медведей, зарисованные Аугустусом. Неужели Беренильда всерьез намерена участвовать в завтрашней охоте, да еще и вместе с Офелией и ее теткой?! Девушка, при всем старании, не могла представить себя участницей этой бойни, в снегах, во мраке, на двадцатипятиградусном морозе.

И теперь она буквально задыхалась от необходимости молчать.

– Семейная Опера! – объявил грум.

Погруженная в свои мысли, Офелия машинально шагала следом за всеми. И случилось то, что должно было случиться: она кого-то задела веслом гондольера. Девушка начала усердно кланяться и извиняться знаками, не сразу заметив, что обращается к маленькому мальчику.

– Ничего страшного, – сказал ей шевалье, потирая затылок. – Мне совсем не больно.

Его лицо и взгляд были совершенно невозмутимы. Каким образом мальчуган оказался в лифте, среди взрослых? Он держался так скромно, что Офелия его не заметила. Но это мелкое происшествие оставило у нее какой-то неприятный осадок.

Пройдя через холл, вся компания очутилась у подножия монументальной парадной лестницы из мрамора и меди, украшенной мозаиками и позолотой. Она вела в зрительный зал. Бронзовые статуи на каждой площадке воздымали газовые лампы в форме лиры. В самом зале уже были раздвинуты почти все портьеры лож и балконов. В воздухе носились шепотки и приглушенный смех.

У Офелии даже голова закружилась при мысли о том, что ей придется одолеть эти бесчисленные ступени. Каждый шаг причинял ей такую боль, словно под ребра вонзался острый нож. На ее счастье, их группа обогнула лестницу и, спустившись на несколько ступеней, прошла в гримерку, расположенную прямо под зрительным залом.

– Здесь я вас оставлю, – прошептал Арчибальд. – Мне нужно занять свое место в почетной ложе до появления нашего монсеньора.

Он приподнял цилиндр и ушел, закрыв за собой дверь.

Двери гримерки выходили в причудливо соединенные между собой коридоры, которые вели к костюмерным цехам, складам и машинному залу. Офелии никогда еще не доводилось бывать в Опере. Она с любопытством разглядывала статистов в ярких костюмах и механизмы, позволяющие поднимать и опускать занавес и менять декорации.

Но тут девушка заметила отсутствие тетушки Розелины.

– Идите разыщите ее, – приказала Беренильда, садясь перед зеркалом. – Она выйдет на сцену только в конце первого действия, но все равно должна быть здесь, рядом.

Офелия придерживалась того же мнения. Поставив в угол мешавшее ей весло, она отправилась на поиски тетки. К великому своему облегчению, девушка почти сразу нашла ее. Тетушка Розелина, в своем строгом черном платье, торчала посреди коридора, мешая бегавшим туда-сюда рабочим сцены. Офелия издали помахала ей, подзывая к себе, но тетушка как будто не видела ее и только растерянно озиралась, сжимая в руке свою склянку.

– Да закройте же наконец эти двери, – бормотала она сквозь зубы. – Я терпеть не могу сквозняки.

Офелия поспешила взять ее за руку, чтобы отвести в гримерку. Вероятно, тетушка Розелина просто растерялась от страха, но все равно вела себя крайне неосторожно. А главное – она забыла, что не должна говорить на людях. Стоило ей произнести что-нибудь, кроме «Да, мадам» или «Хорошо, мадам», как ее мгновенно выдавал акцент жительницы Анимы. Офелия привела тетушку Розелину в гримерку и усадила в кресло. Теперь старушка вроде бы пришла в себя, и, пока Беренильда распевалась, она сидела молча, в чопорной позе, прижимая к груди склянку.

Сестры Арчибальда уже стояли в кулисах. Им предстояло выйти на сцену в самом начале действия. Что касается Беренильды, она должна была впервые показаться лишь в третьей сцене первого акта.

– Возьмите это.

Офелия вздрогнула. Возле нее стояла Беренильда и протягивала ей театральный бинокль. Великолепный сценический наряд и роскошная искусная прическа