– О том, что Торн не мог жениться. Признаюсь, я не совсем понимаю, что мешает мужчине вступить в брак, если таково его желание.
– Дело в том, что он бастард[8].
Офелия замигала, ослепленная солнечным светом, хлынувшим в окна. Значит, Торн – незаконнорожденный?
– Его покойный отец, мой брат, имел глупость полюбить девушку из другого клана, – объяснила Беренильда, – а семья из этого клана, к несчастью, с тех пор попала в немилость.
При этих словах ее гладкое лицо исказила злоба. «Это больше чем презрение, – подумала Офелия, – это жгучая ненависть». Беренильда протянула Офелии свою красивую руку, покрытую татуировкой, чтобы девушка помогла ей встать.
– Торна чуть не изгнали из общества вместе с его развратной матерью, – продолжала она, уже спокойнее. – Мой дражайший брат совершил еще одну глупость – он скончался, не успев официально признать сына, и мне пришлось использовать все свое влияние, чтобы спасти мальчика от бедствий. Как видите, я в этом преуспела.
И Беренильда с грохотом захлопнула створки двери. Ее злобная усмешка уступила место мягкой улыбке, голос опять стал медоточивым.
– Вы не спускаете глаз с татуировок на руках у меня и моей матери. Так знайте же, милая моя Офелия, что это знак клана Драконов – почетный знак, на который Торн никогда не сможет претендовать. И в нашем клане не найдется девушки, которая согласилась бы вступить брак с бастардом, сыном опозоренного отца.
Офелия усиленно размышляла над этими словами. На Аниме тоже могли сурово наказать человека, опорочившего честь Семьи, но предать из-за него проклятию целый клан… Да, Торн был прав: здешние обычаи более чем суровы…
Вдали раздался медный звон стенных часов. Беренильда, погруженная в свои мысли, внезапно встрепенулась:
– Боже мой, я совсем забыла о партии в крокет у графини Ингрид!
Она потрепала Офелию по щеке.
– Я не приглашаю вас присоединиться к нам – вы, наверно, еще не опомнились от долгого путешествия. Выпейте чаю в гостиной, отдохните у себя в спальне и распоряжайтесь лакеями, как вам угодно!
Офелия посмотрела вслед Беренильде, которая торопливо шла в своем шуршащем платье по галерее, заставленной белыми призраками мебели.
Потом задала себе вопрос: а что это такое – лакеи?
Эскапада[9]
«Мама, папа…»
Гусиное перо, начертавшее эти два слова, долго висело в бездействии над листом бумаги. Офелия просто не знала, что писать дальше. Ей не хватало красноречия ни в устных беседах, ни в письмах. Она не умела выражать словами то, что ее глубоко волновало.
Девушка загляделась на языки пламени в камине. Она сидела на меховой шкуре в маленькой гостиной, а низкая скамеечка для ног заменяла ей письменный стол. Трехцветный шарф лениво свернулся кольцами на полу, словно уснувшая змея.
Она опять склонилась над письмом. Ей всегда трудно было общаться с родителями. Мать обладала всесокрушающей энергией, не оставлявшей места ничему, кроме ее собственной персоны. Она говорила, требовала, жестикулировала и не слушала никого, кроме себя. Что до отца, то он давно уже стал тенью своей жены и вяло одобрял все ее действия, не отрывая глаз от пола.
Офелия знала, чтό ее матери хотелось прочесть в письме – выражения горячей дочерней благодарности и первые придворные сплетни, которые она потом могла бы разносить по знакомым. Но Офелия не собиралась радовать ее ни тем ни другим. Не будет же она благодарить свою семью за то, что ее сослали на другой конец света, на этот жуткий ковчег… А что касается сплетен, тут ей и вовсе нечего было сказать, и это ее ничуть не заботило.
Она продолжила письмо стандартными вопросами: «Как вы все поживаете? Удалось ли найти кого-нибудь, кто заменил меня в музее? Выходит ли мой крестный хоть изредка из своих архивов? Хорошо ли учатся мои сестрички? С кем Гектор делит теперь спальню?»
Дописывая последние слова, Офелия почувствовала, как у нее сжалось сердце. Она обожала брата, и одна мысль о том, что он будет расти без нее, что она станет ему чужой, леденила ей кровь. Она решила, что вопросов уже достаточно.
Обмакнув перо в чернильницу, девушка тяжело вздохнула. Нужно ли ей написать хоть что-нибудь о своем женихе и об их отношениях? Она понятия не имела, чтó он собой представляет на самом деле. Неотесанный грубиян? Важный чиновник? Безжалостный убийца? Человек долга? Бастард, опозоренный своим незаконным рождением? Слишком уж много ипостасей смешалось в одном человеке, и девушка не знала, с какой из них ей скоро придется иметь дело.
«Мы прибыли вчера, путешествие прошло благополучно» – медленно написала она вместо всего этого. Хоть тут ей не пришлось кривить душой, но она умолчала о главном – о предупреждении Торна в дирижабле, об их тайном появлении в замке Беренильды, о распрях между кланами.
А кроме того, была еще дверь в глубине парка, через которую они прошли накануне. Офелия потом вернулась к ней и нашла ее запертой наглухо. Она попросила ключ у слуг, но те ответили, что им всем запрещено его отдавать. Несмотря на учтивое обхождение лакеев и изысканные манеры их госпожи, она чувствовала себя пленницей… и не была уверена, что об этом можно писать родителям.
– Ну вот! – воскликнула тетушка Розелина.
Офелия обернулась. Ее крестная, сидевшая за маленьким секретером, отложила перо на бронзовую подставку и начала складывать три густо исписанных листка.
– Вы уже кончили? – удивленно спросила Офелия.
– Ну еще бы! У меня была целая ночь и целый день, чтобы обдумать свое письмо. Настоятельницы узнают все, что здесь творится, можешь мне поверить.
Офелия задумчиво посмотрела на изящные каминные часы, звонко отсчитывающие секунды. Скоро уже девять вечера, а от Торна и Беренильды никаких известий. За окном стоял мрак, парка не было видно. В темных стеклах, как в зеркале, отражались огни ламп и пламя в камине гостиной.
– Боюсь, ваше письмо никогда не уйдет с Полюса, – тихо сказала девушка.
– Ну что за глупости?! – возмутилась Розелина.
Офелия прижала палец к губам, призывая ее понизить голос. Подойдя к секретеру, она повертела в руках конверт с теткиным письмом.
– Вы же слышали, что сказала мадам Беренильда, – прошептала она. – Нам придется отдать письма Торну. А я не так уж наивна и думаю, что он их никуда не отошлет, если их содержание нарушит его планы.
Тетушка Розелина резко поднялась со стула и бросила на Офелию пытливый, чуточку удивленный взгляд. В свете лампы ее лицо казалось еще желтее, чем обычно.
– Если я правильно тебя поняла, мы здесь совершенно беззащитны?
Офелия кивнула. Да, в этом она была убеждена. Никто не придет им на помощь, а Настоятельницы не откажутся от принятого решения.
– И тебя это не пугает? – спросила тетушка Розелина, прижмурившись, как старая кошка.
Офелия подула на свои очки и потерла их о рукав.
– Немного пугает, – призналась она. – Особенно то, чего здесь недоговаривают.
Розелина поджала губы, подумала, взяла конверт, решительно разорвала его пополам и снова уселась за секретер.
– Ну хорошо, – вздохнула она, взявшись за перо. – Попробую написать помягче, хотя эти экивоки совсем не в моем духе.
Когда Офелия села перед своей скамеечкой, тетка сухо добавила:
– Я всегда считала, что ты дочь своего отца – ни самолюбия, ни воли. Оказывается, я тебя плохо знала, детка.
Офелия и сама не поняла, почему эти слова согрели ее. И в конце письма она добавила: «Я счастлива, что здесь, со мной, тетушка Розелина».
– Уже ночь на дворе, – объявила тетка, бросив неодобрительный взгляд в окно. – А наших хозяев всё нет как нет! Надеюсь, они о нас не забыли. Бабушка очень мила, но, по-моему, она слегка не в себе.
– Они живут по
