В тот же день Юрий Владимирович позвонил мне и сообщил, что договорился с Лужковым и тот меня примет – через два дня…

Через два дня я входила в кабинет Лужкова. Он сидел за своим огромным столом – сердитый и красный. Я поздоровалась и подошла. Он буркнул: «Ну!» Я так же кратко ответила: «Вот!» – и положила перед ним на стол пачку заявлений в разные инстанции с резолюциями «решить положительно» за семь лет! А сверху лежало моё нынешнее заявление с кратким изложением моих «хождений по мукам» – депутатская работа пошла мне на пользу: я знала, как входить в кабинет к чиновникам, по-деловому, не сокращая дистанции и не унижаясь…

Лужков пролистал бумаги, снял трубку и по громкой связи заорал начальнику департамента по жилью Сапрыкину: «Сколько можно издеваться над человеком?!» – «Над кем? Над кем, Юрий Михайлович?!» – засуетились на том конце провода.

«Да вот сидит передо мной человек, который занимает далеко не последнее место в искусстве и столько сделал для нашего кинематографа!» – шумел Юрий Михайлович. «Кто? Кто это?!» – допытывался Сапрыкин. «Наталья Варлей!» – наконец торжественно провозгласил Лужков.

«У нас сейчас нет подходящей трёхкомнатной квартиры! А давайте для её старшего сына дадим однокомнатную!» – предложил начальник департамента. На что Лужков ему ответил: «Вот когда своего сына захочешь отселять, тогда и давай ему однокомнатную! А для Варлей ищи трёхкомнатную!!!»

Аудиенция была закончена. Я поблагодарила Юрия Михайловича и пошла домой. А через день у меня в руках был смотровой ордер на трёхкомнатную квартиру в только что отремонтированном, отреставрированном и надстроенном доме № 13 по Мерзляковскому переулку, где мы прожили двадцать один год.

Только Сапрыкин оказался прав – Вася в этой квартире практически не жил. Когда начался переезд, он сообщил мне, что поможет мне переехать, но жить будет у Насти, они решили пожениться, и у них скоро будет ребёнок. И добавил, что «сам рос без отца и хочет, чтобы у его будущего ребёнка отец был…».

Обрушил на меня неожиданные новости и ушёл. А я осталась сидеть на диване в новой квартире с ощущением, что у меня вырвали сердце. Потом потекли слёзы. Потом я взяла себя в руки, стала уговаривать себя, что да, рановато, конечно, в двадцать два года становиться отцом, но… надо принять как данность происходящее и готовиться к новой роли – роли бабушки. Повсхлипывала ещё немножко и успокоилась. Взяла книжку и села читать. А буквы – плывут. Ничего не понимая, я протёрла глаза – всё равно не вижу…

На другой день офтальмолог выписал мне очки, хотя до этого у меня было стопроцентное зрение…

Последний месяц беременности Настя, Васина жена, жила на Мерзляковском. Мы гуляли по Никитскому и Тверскому бульварам вчетвером: я, Саня, Настя и собака Люся, а в Настином животе с нами прогуливался будущий мой внук – Женька!..

Внук Женька

Когда Женька родился, Настя из родильного дома приехала к нам на Мерзляковский. Целый месяц мы жили вместе, я помогала Насте, проводила такой «мастер-класс» по пеленанию, кормлению и купанию младенца.

А когда через месяц мы поехали на дачу в Опалиху, Женька поехал с нами. И так получилось, что сначала на дачу приехали я, Саня, Женька, кошки и собака Люся. Поэтому ребёнком занимались исключительно мы с Саней – купали, гуляли, кормили. И не просто справлялись с «родительскими обязанностями», но делали это с радостью и вдохновением.

Саня, как когда-то Василий по отношению к нему, вёл себя по отношению к Жене и с любовью, и с ответственностью. И с того времени занимался «воспитанием» племянника не меньше, чем родители. А пожалуй, даже и больше…

А я так просто расцвела, обретя ещё одного ребёнка. Поэтому, когда через две недели Настя с Васей неожиданно увезли маленького в Москву, я плакала, скучала и горевала.

Женя так и рос – то у папы с мамой, то у бабушки Лиды с дедушкой Серёжей, то у нас с Саней – всеми любимый.

Вася был тогда студентом. Но ему хотелось быть настоящим отцом семейства, который в силах самостоятельно обеспечить свою семью. Поэтому он устроился сразу на две работы – лаборантом в Институте современного искусства, где учился в мастерской дизайна и сценографии, и монтировщиком путей в метро. То есть он ночами обходил пути в метро, в пять тридцать утра выбирался на поверхность, шёл мимо молочной кухни, чтобы взять Женьке питание (Настя почему-то очень быстро решила не кормить материнским молоком), приходил домой, кормил малыша, стирал и развешивал пелёнки и шёл в институт, где сначала учился, а потом работал…

Естественно, при таком расписании невозможно было не надорваться. Как я ни уговаривала его бросить работу и нормально доучиться – гордость и самолюбие не позволяли ему принимать от меня помощь. Ему самому-то только исполнилось 23 года…

Отец Алексей, когда увидел Василия в этот период, озаботился. Он сказал и мне, и Васе, что от работы, хотя бы от ночной – «в этой преисподней» (так он назвал подземку), нужно отказаться, иначе будет нервный срыв. К тому же Василий перестал ходить в храм (а собственно говоря, когда?!), что тоже отразилось на его душевном состоянии – он стал измученным, уставшим, мрачным и неулыбчивым…

В результате Василий «обиделся», и когда он собрался Женю крестить, то обратился не к батюшке Алексею, а к священнику из ближайшей церкви. Отец Алексей ничего не сказал, но, конечно, очень огорчился…

Естественно, желая утвердиться в статусе «взрослого ответственного мужчины», Вася наделал много ошибок. Но – та же гордыня и самолюбие не позволяли ему ни поделиться со мной проблемами, ни прийти за помощью ко мне. А по-настоящему, ему нужно было позвонить батюшке – ведь у нас был такой любящий духовник! И он из любой ситуации помогал найти выход…

Однажды Настя позвонила мне в двенадцать ночи, перепуганная, и сказала, что Женя начал кашлять, у него поднялась температура и она дала ему парацетамол (младенцу!!!), и теперь у него температура ниже тридцати пяти… Я заметалась по дому. Позвонила батюшке. И он велел мне срочно ехать и делать Жене согревающий компресс, чем-то там поить, чем-то там растирать…

Я вылетела на улицу – зима, холод, улицы пустые, машин нет, мобильных тогда ещё не было. И я бегаю за пролетающими автомобилями – в отчаянии. Наконец останавливается одна машина. Я, не глядя, прыгаю в неё, соглашаюсь на сумму, которую мне диктует водитель бандитского вида, хотя это у меня вообще последние деньги. Приезжаю в Марьину Рощу, где живут Настя и Вася (он, понятное дело, в