Потом я стала выходить во двор больницы. А к концу недели – расхрабрилась и начала выходить одна на костылях в город. Погода была прекрасная, и я радовалась тому, что возвращаюсь к жизни…
Каждый день я звонила маме – утром и вечером. Сыновьям – раз в день. Мне звонили из театра – и из антрепризы Пети Штейна, и Оля Самаркина, организатор гастролей антреприз Ольги Шведовой. Звонили друзья. Все ждали моего возвращения. Все за меня переживали. И это меня очень поддерживало. Но я не чувствовала себя «больной после операции» – мне было удивительно легко и хорошо. Во многом, конечно, и от атмосферы в клинике…
Каждое утро я просыпалась от радостного: «Морген!» – это входила «русская» немка Лиза, сияя так, как будто видеть меня – самое великое для неё счастье…
Маленькое отступление. Так же лучезарно улыбались все сотрудники этой клиники – от потрясающего хирурга-гения доктора Фитцека до волонтёров, которые помогали санитаркам выносить «утки» из-под больных. Такой менталитет. И такая школа. Мне рассказали, что для того, чтобы ДОПУСТИЛИ ДО ЭКЗАМЕНА, после сдачи которого можно было начинать работать медсестрой, человек ГОД должен прослужить в клинике волонтёром, выполняя любую сложную работу, делая уколы и разнося подносы с едой, вынося «утки» и отвозя больных на тяжёлых кроватях на разные процедуры – по этажам, лифтам. И всё – с улыбкой, бодрым настроением и абсолютным, искренним вниманием. И всё это – внимание!!! – СОВЕРШЕННО БЕСПЛАТНО. И если за этот год – ни одного замечания или, не дай бог, жалобы от пациентов, – тогда иди себе на экзамен. Если сдашь – тогда ты уже медсестра (или медбрат), и ты получаешь хорошую зарплату. Можно даже стать помощником врача (у нас нет такой должности в медицине), а это ещё выше рангом, и зарплата уже совсем замечательная…
Когда медсестра Лиза мне это рассказала, я задумалась. Я представила себе, как наших студентов-медиков на год отправляют на БЕСПЛАТНУЮ практику, к тяжёлым больным, ухаживать за ними, выносить горшки. Ну, с этим они, может, и справились бы. Но вот… чтобы не кислая мина на лице, а лучезарная улыбка…
По утрам сияющая Лиза делала мне укол, потом утренние «водные процедуры»: три дня после операции на руках поднимала меня, ставила рядом с кроватью и мыла. Потом я стала сама принимать душ. Когда я выходила из душа, на постели уже лежало белоснежное свежее бельё, а на столике стоял поднос с завтраком (завтраки, обеды и ужины я выбирала сама, отмечая в меню на неделю)…
Часто меня навещал врач, Василий Горбачёв. Кстати, во время моей операции он ассистировал доктору Фитцеку и накладывал швы – очень удачно, потому что Горбачёв некоторое время после приезда в Германию работал в косметологии, а потому – шов косметический…
Василий приезжал и привозил мне книги, потому что те, которые я захватила с собой, я быстро прочитала.
В этой же клинике в то же время лежал отец Василия, который тоже приехал из Москвы на операцию, только на сердце – если не путаю, то ему делали стентирование. Вася меня сводил к нему в отделение, познакомил. А когда мы (Васин отец и я) немножко оклемались, он повёз нас в местный Диснейленд (не помню, как точно называется немецкий парк развлечений), и мы катались на всевозможных аттракционах, я – откинув костыли в буквальном смысле…
И ещё меня навещали «наши бывшие немцы» – из Казахстана, Сибири, Поволжья… Их в Мехернихе оказалась целая колония. Они приходили, приносили – трогательно – кто кефир, кто коробочку конфет. Подолгу сидели, плакали, тосковали по Родине, с которой уехали, рассказывали, что никак не приживаются в Германии. «Там, в России, мы были немцами, – говорили они, – а здесь мы – русские».
К сожалению, когда рухнула, не без участия нашего «минерального секретаря» (так с лёгкой руки остроумного Лёни Филатова называли Михаила Горбачёва за его «антиалкогольную компанию»), стена, немцы из Восточного Берлина так и остались немцами «второго сорта». Ну, а «наши» немцы – попали в «третий сорт». Только тот, кто приехал в детстве, сумел адаптироваться. А взрослые в основном жили на пособие. Женщины с высшим образованием работали чаще всего уборщицами. Мужчины – в лучшем случае грузчиками или водителями фургончиков, развозящих продукты. Большая же часть – лежала на диване, грустя о прошлом и растрачивая пособие на пиво…
Мою палату приходила убирать «русская немка» – хмурая, неприветливая. Думаю, что она-то и «рассекретила» меня. И под конец недели тяжело было даже не то, что ко мне стекались бывшие соотечественники, – больно было за их сломанные судьбы…
Хотя, конечно, бывали исключения. Например, ко мне несколько раз приезжала счастливая пара: он, Фёдор, этнический немец из Белоруссии, художник, она – местная немка, плохо говорящая по-русски, но улыбчивая и доброжелательная…
Через десять дней Василий перевёз меня в Мармаген – городок совсем маленький. Среди лесов и полей – несколько улочек с домиками, как будто игрушечными или пряничными, с черепичными крышами и цветущими палисадниками. А немного в стороне от городка – многоэтажное здание реабилитационного центра…
Наши врачи, когда делают аналогичную моей операцию, требуют НЕ ВСТАВАТЬ С КРОВАТИ В ТЕЧЕНИЕ ТРЁХ НЕДЕЛЬ. А о бассейнах не разрешают даже думать как минимум ТРИ МЕСЯЦА.
Я уже рассказала, как буквально на третий день после операции меня начал «мучить» физкультурный врач. А в Мармагене меня сразу посадили на велосипед-тренажёр – крутить педали: сначала 5 минут, потом 10, потом полчаса. И сразу же назначили занятия в бассейне. Вот это было гениально: спускаться по ступенькам было ещё трудно, поэтому нас опускали на подъёмнике, а выходили из воды мы уже по ступенькам сами. Но самое главное – то, что ты СТУПАЕШЬ по дну бассейна и понимаешь, что нога – живая и ты скоро пойдёшь. И от этого хочется взлететь!!!
А ещё в Мармагене я любила гулять, проходила на костылях километра полтора: там в поле паслись рыжие коровы – красавицы с длинными ресницами. Скучая о своих кошках, я с ними здоровалась и беседовала. Они по-русски не понимали, но внимательно слушали…
Ещё через десять дней Вася Горбачёв перевёз меня в Бонн, в реабилитационный центр в Кайзер-клиник. И там я провела месяц. Главным врачом клиники был красавец – доктор Зойзер. Но главное его достоинство, кроме того, что он был прекрасным
