– С вами хотят срочно поговорить, мэм.

– Кто? – спросила она.

– Меня просили передать, что для вас есть срочная информация о Бертране Зобристе.

Она схватила телефон.

– Это доктор Элизабет Сински.

– Доктор Сински, мы с вами никогда не встречались, но моя организация помогала Бертрану Зобристу скрываться от вас на протяжении последнего года.

Сински резко выпрямилась.

– Кем бы вы, черт возьми, ни были, но вы помогали преступнику!

– Мы не сделали ничего противозаконного, но не в этом…

– Еще как сделали!

Мужчина на другом конце глубоко вдохнул и заговорил подчеркнуто тихо и спокойно:

– У нас с вами еще будет возможность обсудить этичность моих действий. Вам обо мне ничего не известно, но я о вас знаю очень много. Мистер Зобрист щедро оплачивал мои услуги, чтобы ни вы, ни ваши люди не нашли его на протяжении последнего года. Сейчас своим звонком я нарушаю строжайшее правило, мною же установленное. И все же я считаю, что у нас нет другого выхода, кроме как объединить усилия. Боюсь, что Бертран Зобрист мог сделать нечто ужасное.

Сински терялась в догадках, кем был этот человек.

– И вы это поняли только сейчас?!

– Да, именно так. Только сейчас. – Казалось, он говорил искренне.

Сински попыталась прояснить ситуацию:

– Кто вы?

– Человек, который хочет помочь, пока еще это возможно. У меня есть видеоролик, записанный Бертраном Зобристом. Он просил меня обнародовать его… завтра. Я думаю, что вы должны его посмотреть немедленно.

– И о чем в нем говорится?

– Не по телефону. Нам надо встретиться.

– Откуда мне знать, что я могу доверять вам?

– Я скажу вам, где сейчас находится Роберт Лэнгдон… и почему он так странно себя ведет.

Вздрогнув при упоминании Лэнгдона, Сински с изумлением выслушала невероятный рассказ. Ее теперешний собеседник целый год действовал заодно с ее врагом, но, слушая подробности, она чувствовала, что его словам можно верить.

У меня нет выбора, кроме как согласиться.

Совместными усилиями они быстро «реквизировали» самолет, так и оставшийся невостребованным. Сински и люди в черном направились на нем в Венецию, куда, по данным звонившего, Лэнгдон и его спутники должны были прибыть с минуты на минуту на поезде. Чтобы связаться с местными властями, было уже слишком поздно, но звонивший утверждал, что знает, куда направляется Лэнгдон.

Площадь Святого Марка? При мысли о том, какие толпы людей находятся на этой вечно заполненной народом площади, ей стало не по себе.

– Откуда вам это известно?

– Не по телефону, – снова сказал мужчина. – Но вы должны знать: Лэнгдон не подозревает, что путешествует в обществе очень опасного человека.

– Какого?! – не удержалась от вопроса Элизабет.

– Этот человек – доверенное лицо Зобриста. – Ее собеседник тяжело вздохнул. – Я тоже ему доверял. Как выяснилось, напрасно. И я думаю, что сейчас он представляет весьма реальную угрозу.

Пока их самолет летел в венецианский аэропорт Марко Поло, Сински размышляла о Роберте Лэнгдоне. У него амнезия? И он ничего не помнит? От этой неожиданной новости, хоть и многое объяснявшей, она вновь почувствовала вину за то, что втянула видного ученого во всю эту историю.

Я не оставила ему выбора.

Почти два дня назад, когда Сински привлекла Лэнгдона к работе, она даже не дала ему возможности забрать из дома паспорт. Она договорилась, что его беспрепятственно пропустят в аэропорту Флоренции как специального представителя Всемирной организации здравоохранения.

Когда «C-130» ВОЗ набрал высоту и взял курс на восток над Атлантикой, Элизабет обратила внимание, что сидевший рядом профессор плохо выглядит. Он не отводил взгляда от абсолютно глухой стены фюзеляжа.

– Профессор, в этом самолете нет иллюминаторов. Раньше это был военный транспортный самолет.

Лэнгдон повернулся к ней, и на лице у него не было ни кровинки.

– Да, я обратил на это внимание, как только поднялся на борт. Мне нехорошо в замкнутом пространстве.

– И вы стараетесь представить, что смотрите в воображаемое окно?

Он смущенно улыбнулся.

– Что-то вроде этого.

– Посмотрите-ка лучше сюда. – Она вытащила фотографию своего долговязого противника с зелеными глазами и положила перед ним. – Это Бертран Зобрист.

Она уже успела рассказать ему о своем столкновении с Зобристом в Совете по международным отношениям, его одержимости уравнением демографического апокалипсиса, пространных рассуждениях о благотворности черной чумы и, что хуже всего, исчезновении год назад.

– Но как может столь известный человек скрыться из вида так надолго?

– Ему помогали. Причем профессионально. Не исключено, что на правительственном уровне какого-нибудь государства.

– Но какое правительство станет попустительствовать созданию вируса чумы?

– Одно из тех, что стремятся раздобыть ядерное оружие на черном рынке. Не забывайте, что эффективный вирус чумы является идеальным биологическим оружием и стоит огромных денег. Зобрист мог запросто ввести своих партнеров в заблуждение и заверить, что его детище имеет ограниченный радиус действия. Только он сам представлял истинные масштабы поражающего эффекта своего детища.

Лэнгдон задумался.

– К тому же, – продолжала Сински, – Зобристу могли помогать не из-за власти или денег, а его единомышленники. У него было немало сторонников, готовых ради него на все. Он был настоящей знаменитостью. Кстати, не так давно он выступал даже в вашем университете.

– В Гарварде?

Сински вынула ручку и написала сбоку фотографии букву «Ч» со знаком плюс.

– Вы хорошо разбираетесь в символах, – сказала она. – Узнаете этот?

Ч+

– «Ч плюс», – пробормотал Лэнгдон, неуверенно кивая. – Да, несколько лет назад плакаты с ним были развешаны по всему нашему университетскому городку.

Сински хмыкнула.

– Это были афиши саммита «Человечество плюс» две тысячи десятого года – крупнейшей в истории встречи сторонников трансгуманизма. «Ч плюс» является символом движения трансгуманистов.

Лэнгдон наклонил голову, стараясь припомнить, где мог встречать такой знак.

– Трансгуманизм, – пояснила Сински, – это движение интеллектуалов, своего рода философия, которая весьма быстро приобретает популярность в научном сообществе. Ее суть сводится к тому, что люди должны использовать новые технологии для преодоления слабостей, присущих физической природе человека. Другими словами, следующим шагом человеческой эволюции должно стать совершенствование нас самих с помощью биологической инженерии.

– Звучит пугающе, – заметил Лэнгдон.

– Как и при любых изменениях, это всего лишь вопрос меры. Технически мы занимаемся этим уже много лет – делаем вакцины, которые вырабатывают у детей иммунитет к определенным заболеваниям… полиомиелиту, оспе, брюшному тифу. Разница в том, что научные открытия Зобриста в сфере генной инженерии зародышевой линии позволяют нам создать наследуемый иммунный механизм, который сделает все последующие поколения невосприимчивыми к конкретному заболеванию.

Лэнгдон был поражен.

– И тогда эволюция людской особи приведет к тому, что человек станет невосприимчив, скажем, к тифу?

– Такую эволюцию правильнее называть «искусственной», точнее, «смоделированной», – поправила его Сински. – Обычно эволюционный процесс – будь то появление конечностей у двоякодышащей рыбы, или развитие противостоящего большого пальца у обезьяны, – занимает тысячелетия. Теперь же мы можем осуществить кардинальные генетические изменения за одно поколение. Сторонники данной технологии считают это высшим проявлением дарвиновского «выживания наиболее приспособленных»: люди становятся видом, который умеет управлять своим собственным эволюционным процессом.

– Да