У девушки подогнулись ноги, она упала бы, но Гайковский успел ее подхватить: встряхнул, глядя в глаза, которые снова обморочно закатывались.
– Мне нужно идти за своими: брат, сестра, мать должны меня ждать в Нижней Курье. А ты останешься пока у Григорьева. Не бойся, говорю! Он поможет. Если чекисты смекнули, что это я тебя увел, они сейчас в другую сторону помчались – в Верхнюю Курью. Там моя семья жила. Но я им вчера еще сообщил, чтобы уходили сюда, в Нижнюю. Они давно готовы были, что мы тронемся в Россию. И мешкать не станем!
– В какую Россию? – пролепетала девушка. – А мы сейчас где? В Китае, что ли? – И она хрипло хихикнула.
– Мы на Урале, – снисходительно пояснил Гайковский. – А Россия – это там, где Москва да Питер. У нас так испокон веку говорят. На дрезине, конечно, быстрей было бы добираться, да ведь дрезину так просто не уведешь. Там охрана. Придется пешком. Так что набирайся сил да терпения. Пошли.
Они сделали несколько шагов, потом Гайковский вдруг спросил:
– А как звать-то тебя?
– Аня, – всхлипнула она.
– А меня Александр.
– Я знаю.
– А я думал, что тебя Анастасией зовут. Николаевной, – ухмыльнулся он вдруг.
Аня слабо улыбнулась в ответ, опустила голову.
– А та, другая, значит, спаслась… – пробормотал Гайковский.
– Может быть, – кивнула Аня. – Хорошо бы!
– Ишь ты, – протянул Гайковский. – Радуешься? Так ты за нее жизнь отдать готова была?
Аня молчала.
– Ничего я в этом не понимаю и, видать, не пойму, – горячо сказал Гайковский. – Но тебя спасу. Жалко мне тебя.
Аня шла молча. Потом прохрипела:
– Нас учили, что мы должны… должны…
– Кому? – не понял Гайковский. – Чего должны?
Она молчала. И больше не проронила ни слова за все то время, пока они шли до моста.
Берлин, 1922 год
Теперь все эмигранты в Германии знали, что Зинаида Толстая достоверно опознала в пациентке Дальдорфа избежавшую смерти великую княжну – кажется, Анастасию, однако вполне может быть, что и Татьяну, хотя последнее предположение и нелепо: девушка маленького роста, а Анастасия была ниже всех сестер.
Впрочем, этого свидетельства было недостаточно. Члены монархического совета направили посланца в Киль, где в своем поместье Хеммельмарк проживали сестра императрицы Александры Федоровны принцесса Ирена и ее муж принц Генрих Прусский. Здесь нашла приют баронесса София Буксгевден, бывшая камер-фрейлина и подруга императрицы. Она навещала сосланную царскую семью в Тобольске и каким-то чудом смогла избегнуть там ареста, а потом и спастись от большевиков и в конце концов добраться до Европы. С тех пор как Буксгевден последний раз видела великих княжон, на пути из Тобольска в Екатеринбург, прошло четыре года. То есть она видела великих княжон самой последней. Принцесса Ирена попросила баронессу поехать в Берлин и взглянуть на пациентку Дальдорфа.
Боткин углядел в этом визите определенную опасность. Поэтому он дал знать Мари-Кларе Пойтерт, чтобы предупредила претендентку о приезде Буксгевден и дала ей в руки некое оружие, если София Карловна поведет себя не так, как хотелось бы.
Позднее он похвалил себя за предусмотрительность.
С самого начала всё пошло наперекосяк. Баронесса обосновалась в приемной лечебницы и потребовала, чтобы пациентку (кстати, ее называли в Дальдорфе уже не «фройляйн Унбекант», а «фройляйн Анни»: это имя и напоминало об Анастасии, и в то же время было ласково-нейтральным… кстати, его предложила сама пациентка, ну а фамилию – не могла же она продолжать числиться в больничных документах только под именем! – она взяла первую попавшуюся, увиденную в газете – Андерсон) привели к ней. Ее осторожно предупредили, что «фройляйн Анни» ни к кому не выходит, поэтому баронессе лучше пройти в ее палату.
Баронесса возмущенно фыркнула и передала «этой особе» просьбу, напоминающую приказ: сойти в приемную.
Спустя час стало понятно, что ожидание напрасно, и Софья Карловна все же направилась в палату.
«Фройляйн Анни» наотрез отказывалась говорить с баронессой, которая сначала вела себя довольно приветливо и даже пыталась ласково погладить по плечу закутавшуюся в простыню девушку. Наконец раздраженная баронесса схватила простыню и оттянула ее на грудь пациентки, так чтобы иметь возможность полностью осмотреть ее лицо.
– Вы напоминаете Татьяну только верхней частью лица, – воскликнула Софья Карловна возмущенно. – Вы не Татьяна! У вас более светлые волосы, у вас нет некоторых из зубов, а оставшиеся не похожи на ее зубы.
– Я никогда и не говорила, что я Татьяна, – пожала плечами «фройляйн Анни». – И что-то не припомню, чтобы вы, Софья Карловна, заглядывали к нам во рты.
– Конечно, не помните, – парировала рассерженная баронесса, – ведь вы самозванка. И не смейте фамильярничать! Вы должны назвать меня баронессой!
– Раньше мы называли вас Изой, – вздохнула «фройляйн Анни». – Я отлично помню, как папá и мамá обсуждали, почему сорвалось наше освобождение в Екатеринбурге. Помните? Когда мы переехали из Тобольска, только вас из самых близких к нам людей освободили вместе со слугами. Генерал Татищев, князь Долгоруков, графиня Гендрикова и госпожа Шнейдер были уничтожены. А вы спокойно уехали. Папá и мамá говорили: «Иза очень изменились в Тобольске, перед отъездом в Екатеринбург!»
– Что вы хотите сказать? – отпрянула баронесса.
– То, что вы слышали, Иза, – бросила «фройляйн Анни» и снова укрылась с головой простыней.
Сергей Дмитриевич Боткин сыграл наверняка! Не далее как вчера он слышал в Монархическом совете эти разговоры о Буксгевден: очень многие не могли понять, почему именно только она была отпущена на свободу из всех высокопоставленных особ, сопровождавших императорскую семью. Илья Леонидович Татищев, Василий Александрович Долгоруков, Анастасия Васильевна Гендрикова и Екатерина Адольфовна Шнейдер были зверски убиты – кто в Екатеринбурге, кто в Перми. Учитель императорских детей Пьер Жильяр спасся чудом, камердинер государыни Волков смог бежать из-под расстрела.
Так или иначе, баронесса Буксгевден покинула Дальдорф в разъяренном молчании. Она наотрез отказалась признать великую княжну в «этой особе» и признать ее права, однако не делала никаких публичных заявлений, сказав об этом только принцессе Ирене, что надолго закрыло «фройляйн Анни» путь в Хеммельмарк. Однако многие из русских эмигрантов в Берлине, которые не знали о мнении Софьи Карловны, посчитали, что вопрос о том, великая это княжна или нет, по-прежнему не решен.
Находились наивные люди, которые всерьез спрашивали: почему царская семья не могла бежать?
От таких вопросов «фройляйн Анни» начинала бить дрожь, ответы ее звучали нервно и сбивчиво:
– Как мы могли выйти? Как мы могли это устроить? Вы не понимаете… Мы не могли свободно разговаривать. Мы никогда не бывали наедине. Они всегда были в комнате! Русские солдаты – это что-то ужасное. Они врывались в комнаты по ночам. Они все время пьянствовали
