Перевернув страницу, Офелия нахмурилась.

– Что такое? – поинтересовался Фарук.

Он сидел в конце стола; перед ним лежал новый блокнот. В руке он держал перо, готовясь записывать все, что не сможет удержать его память. Зрелище было удивительное: огромная царственная фигура в позе школьника. Длинные белые волосы, струившиеся вдоль лица, как молочная река, частично скрывали пронизывающий взгляд Фарука.

– С этой Книгой что-нибудь делали, с тех пор как она принадлежит вам? – спросила Офелия.

Фарук не ответил. Девушка провела пальцем в перчатке по всей длине корешка, там, где проходил еле различимый след разрыва.

– Здесь не хватает одной страницы. Я несколько раз осматривала Книгу Артемиды, и там была такая же странность в том же месте. Согласитесь, удивительное совпадение.

Фарук бесстрастно молчал; наконец его перо начало медленно царапать по бумаге блокнота.

– И больше вам нечего мне сообщить? – спросил он голосом, таким же тягучим, как движение его пера. – В таком случае я разочарован, и очень сильно.

– Это всего лишь простое наблюдение. Я еще даже не начи-

нала.

Офелия сняла перчатку и положила ладонь на Книгу, кожа к коже.

Ничего.

Книга Фарука была так же нечитаема, как живые организмы. Нельзя сказать, что это стало для девушки полной неожиданностью, ведь Книга Артемиды отличалась тем же свойством. Офелия изо всех сил старалась скрыть свою неудачу от Фарука, который с пристальным вниманием наблюдал за ней с другого конца стола. Она переворачивала страницы одну за другой, прощупывала каждый сантиметр кожи, но ничего не чувствовала, кроме собственной тревоги. Торн никогда не взялся бы прочитать Книгу, если бы это было невозможно в принципе. Видно, была какая-то ошибка в самом подходе к чтению.

Наконец, перевернув последнюю страницу, Офелия заметила в корешке острый обломок металла, заржавевший и потемневший от времени.

– Этот обломок был здесь всегда? – удивленно спросила она.

Фарук смотрел на нее сквозь белые пряди волос, держа перо наготове.

– Я жду ответа от вас.

– Хорошо. Не стану обещать вам, что переведу текст, но я могу прочитать прошлое этого кусочка металла.

Фарук молчал так долго, что Офелия испугалась: вот сейчас он откажет, и тогда всему конец. Однако его ответ прозвучал неожи-

данно:

– С моей Книгой связано что-то такое, чего я не должен был забывать, но забыл. Что-то, имеющее первостепенную важность. Если вы поможете мне это вспомнить, маленькая Артемида, я буду считать, что вы исполнили свою часть договора.

Офелия сняла шарф, который мешал ей сосредоточиться, и постаралась получше пристроить сломанную руку – боль не должна была ее отвлекать до конца чтения.

– Вы не могли бы не смотреть на меня, монсеньор?

Фарук медленно поднял брови.

– Почему?

– Ваша сила слишком велика. Каждый раз, когда вы на меня смотрите… мне труднее сосредоточиться, – объяснила Офелия, тщательно подбирая слова. – Если вы хотите получить качественную экспертизу, ослабьте немного ваше внимание.

После неловкой паузы Фарук повернул голову так, что у любого нормального человека сломались бы шейные позвонки.

Как только Офелия положила палец на металлическое острие, она сразу поняла, что это чтение станет самым долгим и самым трудным в ее жизни. У большинства предметов были периоды бездействия: их забывали на полках, в ящиках, на дне чемоданов, и длинные зоны безмолвия позволяли чтецам делать передышки в путешествиях в прошлое. С Книгой все обстояло иначе. Из-за того, что Дух Семьи носил ее у сердца, день за днем, месяц за месяцем, год за годом, десятилетие за десятилетием, век за веком, металлический осколок вобрал в себя все прожитое Фаруком, спрессовав его опыт наподобие плотных геологических слоев.

«Кто я есть? Что я есть?»

Чем дальше Офелия уходила в прошлое, тем глубже погружалась в пучину, в мутные воды неудовлетворенности. Как будто она была обречена на что-то незавершенное, как будто ее навсегда обрекли быть никем и ничем… Да, сейчас Офелия чувствовала отчетливо, всем своим существом: в головоломке Фарука не хватало центрального фрагмента, и пустота отчаянно хотела быть заполненной.

Иногда, на короткие мгновения, ее ощущения менялись. Научное любопытство, надежда на успех, глубокая тревога – все это были мимолетные ощущения предыдущих экспертов.

«Кто я есть? Что я есть?»

Офелия двигалась вспять во времени, и ей казалось, будто прошла уже целая вечность. Вдруг, без всякого предупреждения, ее захлестнула невыносимая боль, от которой перехватило дыхание. Ощущение было мучительным, словно невидимая рука вытащила из нее внутренности. «Моя страница!» – подумала Офелия, полная чьим-то чужим ужасом. «Страница Книги!» – поправила она себя, опомнившись. Фарук жил с болью из-за вырванной страницы, как будто он сам подвергся Аннигиляции. Офелия тщетно пыталась представить себя сторонним зрителем, мысленно твердя, что эти муки и ужас испытывал Фарук, к тому же очень давно… Она уже почти признала себя побежденной, но подумала о Торне. И представила, как огромная рука Фарука высасывает из головы Торна семейную силу, опустошая его память, лишая воспоминаний даже о самом себе, и бросает, беспомощного, как ребенка, в лапы гигантского полярного медведя.

Она сжала зубы и продолжила чтение.

Боль прекратилась так же внезапно, как и возникла, и Офелия вдруг с изумлением поняла, что ее внутреннее зрение словно озарилось светом. Туман, окружавший жизнь Фарука в течение веков, рассеялся: был один век до – и один после оторванной страницы. Офелия увидела красивую белую руку Фарука, мечтательно поглаживающую металлический осколок в корешке Книги, еще совсем не ржавый. Она чувствовала, что ее переполняют сильные эмоции, смелые идеи. Ей не удавалось увидеть лицо Фарука, потому что прошлое проживалось через призму его восприятия, но пока он разглядывал Книгу, она читала его молодость, его надежды, сомнения и вопросы.

«Кто я есть? Что я есть?»

Сознание Офелии заполонили яркие картины из далекого детства. Безголовый солдат, стоящий под ярким солнцем. Звонкие голоса в коридорах школы. И аромат, аромат, который Офелии был незнаком, но который она уверенно смогла определить: так пахла золотистая мимоза.

Прыжок во времени – и Офелия снова увидела Фарука. Но теперь Фарука-подростка, на полпути между детством и зрелостью. Он стоял, обратив к ней лицо, на котором запечатлелась борьба противоречивых чувств: вызова и страха, возмущения и обожания, гордости и смятения. Она видела его, потому что перестала быть им. Книга сменила владельца, и этот новый персонаж разглядывал то блестящий кусочек металла в ее плоти, то Фарука у своих ног. Офелия никогда не испытывала такого потрясения…

– Почему? – спросил Фарук, глядя на нее с вызовом. – Почему я должен делать то, что там написано? Что я есть для тебя, Бог?

«Бог?» – удивился внутренний голос Офелии. Ей хотелось перемотать сцену к началу, но ее повлекло еще глубже в прошлое – в ту ночь, когда Фарук проткнул собственную Книгу кухонным ножом, оставив в ее корешке кончик острия. Боль пронзила его тело, и он ясно понял, кто он и что он. И осознал,