Офелия не ответила, предоставив заполнять паузу музыке, звучавшей из проигрывателя.

«Расстроило»? Нет, она испытывала совершенно другое чувство. Ей не часто приходилось кого-то ненавидеть, но ее отношение к барону Мельхиору, пусть даже мертвому, с каждым часом все больше походило на ненависть.

Никто при Дворе не хотел верить, что такой миролюбивый человек организовал похищение и убийство своих кузенов и покушения на молодую девушку; зато все сходились во мнении, что Торн на это вполне способен. К тому же он произвел плохое впечатление, объявив Фаруку об отставке и отказавшись от дипломатического брака с жительницей Анимы. Торн был признан главным обвиняемым не только в убийстве министра элегантных искусств, но также в убийствах графа Харольда, шеф-редактора «Nibelungen», начальника полиции и даже в странном исчезновении Матушки Хильдегард. К тому же ее письменное признание таинственным образом пропало.

Офелия сразу же заявила, что хочет быть свидетелем, но ей не разрешили выступить в суде. Секретарь просто записал ее показания, и было очевидно, что они так и останутся в ящике стола, куда он их убрал.

Вердикт был быстрым и беспощадным, как нож гильотины. Торна объявили предателем своего клана и приговорили к Аннигиляции свойств, унаследованных от обеих семей, с последующим изгнанием из города. Без когтей и без памяти, на растерзание зверям. И, словно посчитав заседание слишком затянутым, судьи решили его компенсировать быстрым исполнением приговора, которое назначили уже на следующую неделю.

Офелия с трудом сдерживала охватившие ее панику и гнев. Она этого не допустит! Когда Торн решил сдаться правосудию, она сказала, что подчинится его решению, но никогда не обещала, что будет безучастно стоять в стороне.

– Гинекей! – объявил грум.

Офелия хотела попросить его подняться выше, но кто-то дернул за шнур, чтобы войти в лифт.

Это был Арчибальд.

– Мое почтение! – сказал он с поклоном, приподняв потертый цилиндр.

Он выглядел как бродяга: такой же лохматый, небритый и неряшливо одетый. Даже грум нахмурился, глядя, как тот входит в ка-

бину.

– Вид у вас неважный, – заметила ему тетушка Розелина. – Как вы себя чувствуете?

– Примерно так же, как выгляжу, мадам.

На лице Арчибальда больше не появлялась озорная улыбка, его взгляд потух. Он был похож даже не на бродягу, а на призрак бродяги. Паутина не только разорвала с ним связь – она упорно носила по нему траур, считая, что телесное присутствие не делает его живым. Родные сестры относились к нему как к чужаку, управляющий бесследно исчез, а Матушка Хильдегард, бывшая неотъемлемой частью всей его жизни, умерла. Его привычный мир рухнул в одночасье. Офелия попыталась выразить ему сочувствие, но не смогла – у нее не было времени подбирать нужные слова. Вместо этого она коротко спросила:

– У вас есть новости?

Арчибальд снова надел цилиндр, щелкнул по нему и утвердительно кивнул, наливая себе бокал шампанского, которое достал из лифтового бара.

– Я только что беседовал, если можно так выразиться, с госпожой Фридой. Сначала она держалась довольно холодно, узнав, чтό меня к ней привело. Торн никогда не был так непопулярен, как сейчас. Слава богу, у меня все иначе: никто не может устоять перед Арчибальдом!

Офелия охотно ему верила. Ни один мужчина, кроме него, не мог безнаказанно входить в Гинекей Фарука и выходить из него, как он только что сделал.

– Госпожа Фрида – очень интересная фаворитка, – продолжал Арчибальд, сделав глоток шампанского. – У нее не только самые красивые ноги при дворе, но и необыкновенно длинная рука. Сделав несколько телефонных звонков, она смогла устроить мне пятиминутную встречу в комнате для свиданий. Для государственной тюрьмы это неслыханная удача.

– Значит, мы сможем поговорить с Торном?! – воскликнула Офелия, у которой от волнения сжалось сердце.

Тетушка Розелина посмотрела на нее с легким испугом, но промолчала.

Арчибальд слегка усмехнулся и покачал головой.

– Вы – нет. Госпожа Фрида согласилась оказать эту услугу только мне. Но я постараюсь максимально использовать свои пять минут, – пообещал он, стараясь сохранять серьезность. – Если Торн напишет записку, обязуюсь передать ее вам.

– Скажите ему, что мы его не бросим, – шепнула Офелия, сжав руку Арчибальда. – Это так благородно с вашей стороны! Торн это оценит.

Арчибальд недоуменно поднял брови. В его глазах вспыхнули искорки – такие же, как в бокале с шампанским, на мгновение превратив его в прежнего Арчибальда, – но тут же потухли.

– Торн оценит? – повторил он. – До сих пор я даже не думал, что два таких слова можно ставить рядом. Давайте развеем все недоразумения: я стараюсь не ради него. Я в долгу перед вами, Офелия, а я этого терпеть не могу. Гораздо приятнее самому иметь должников.

С тех пор как Арчибальд пришел в себя, они с Офелией редко беседовали. Девушка догадывалась, что ему стыдно. О своем пребывании в «Иллюзионе» он сохранил лишь смутные воспоминания, похожие на бред. Последний раз он имел дело с бароном Мельхиором в Лунном Свете, когда украл у него часы. Арчибальд смотрел на барона как на следующую жертву Матушки Хильдегард, ошибочно считая ее виновницей всех исчезновений. И решил использовать часы втайне от всех – в полной уверенности, что они приведут его к Хильдегард. Он надеялся, что при встрече сможет уговорить ее разрешить эту ситуацию тихо и мирно. А теперь расплачивался за свое заблуждение.

– Последний этаж! – объявил грум, открывая золоченую решетку лифта. – Личные апартаменты монсеньора Фарука. Входить разрешено только мадемуазель.

Тетушка Розелина придержала Офелию за плечо.

– Я ошиблась, ты уже не ребенок… Иди, – прибавила она сурово, – и покажи господину Фаруку, на что способна девушка с Анимы.

Как ни тяжело было Офелии, но она не смогла сдержать улыбку.

– Можете быть спокойны, тетушка.

Она шагнула на мраморный пол приемной.

Грум задвинул решетку, и лифт поплыл вниз, унося с собой Арчибальда, поднявшего бокал в честь Офелии, и тетушку Розелину, которая ободряюще махала ей рукой.

Девушка впервые оказалась на последнем этаже башни. Войдя в покои Фарука, она ожидала увидеть сочетание комфорта и экстравагантности. Однако приемная оказалась пустой, прохладной комнатой с высоким потолком; единственным ее украшением служила огромная золотая дверь. Поскольку здесь не было никого, кто мог бы объявить о ее приходе, а Офелия не хотела ждать, она сама открыла дверь и вошла.

Апартаменты Фарука удивили ее еще больше, чем приемная. Невообразимо длинные стеллажи с книгами, разделенные широкими, как улицы, проходами, тянулись в глубину зала. Шаги Офелии отзывались гулким эхом, пока она шла вдоль полок, высота которых в три раза превышала ее рост. Эта личная библиотека почти не уступала большой семейной Библиотеке на Аниме, где работали ее родители. Некоторые книги, несмотря на очевидные следы реставрации, были так ветхи, что, казалось, вот-вот рассыплются в прах.

Девушка чувствовала себя потерянной в этом мире вертикальных и горизонтальных линий.

– Есть кто-нибудь? – позвала она.

Ее голос, отразившись от мраморных плит, улетел в потолок, и