— Иди к нему, — тихо прошептала та, опускаясь на колени рядом с собакой. — Ты же понимаешь, что его надо защищать. Ты ему нужнее, да и мне так спокойнее. Слышишь? Иди…

Блестящие янтарные глаза смотрели прямо в душу. Агата очень хотела заплакать, но почему-то не получалось. Эльза словно ждала, когда можно будет слизнуть с бледной щеки крошечную соленую капельку теплым, мягким языком, чтобы… Поддержать, что ли?

Но слез не было. Агата и сама удивлялась. Только пустота.

Входная дверь закрылась.

Она, наверное, очень долго стояла вот так, вполоборота, не отрывая взгляд от двери, потому что, когда ее тихонько окликнули, каждый мускул вздрогнувшего от неожиданности тела отозвался нестерпимой болью.

— Госпожа Агата…

— Да, Касс.

— А знаете. Я, когда мне грустно, пеку. Тесто оно такое мягкое. Его месишь, месишь. И успокаиваешься. Вы хотели, чтобы я научил вас, помните? Госпожа Агата? Агата… Агата, вы меня слышите? Пожалуйста, посмотрите на меня.

Касс вздохнул. В госпитале он видел и не такое. Проходил, как все, специальную подготовку, чтобы оказать своевременную помощь товарищу.

— Агата? — Ответа не последовало, и тогда повар, прошептав одними губами: «Прости», звонко шлепнул женщину по щеке.

Мгновение она испуганно смотрела ему прямо в глаза, но он тут же обнял, прижав ее голову к своему белоснежному фартуку.

Она рыдала. Громко. Долго. Ульрих принес успокоительные капли. Агата выпила, расплескав половину трясущимися руками на уже и без того насквозь мокрый от ее слез фартук. Майер заварил успокаивающий чай. Конечно, у самой госпожи получилось бы не в пример лучше, но хозяйка выпила, и слава Вестникам, кажется, помогло…

— Госпожа Агата, вы простите меня, — начал было Касс, но писательница его остановила, резко вытянув руку вперед.

— Спасибо, Касс. Спасибо вам. Большое. Простите. Простите за фартук.

— Госпожа Агата! — Повар был готов зарыдать сам.

— Я… мне надо собрать вещи и…

— Послушайтесь моего совета. Не торопитесь. Вас никто не гонит, а уйти в таком состоянии на ночь глядя… Нет, вы только прикажите. Мы соберем вещи и пойдем, куда прикажете. Только не стоит рубить с плеча. Останьтесь. Останьтесь на несколько дней. Как говорила моя бабушка: «Всеблагие Вестники не спят по ночам. К утру что-нибудь придумают».

— Спасибо, Касс. — Агата улыбнулась, вытерла слезы краешком передника, чудом оставшимся сухим, и спросила: — Что у нас на ужин?

— Картофель и индейка в клюквенном соусе, — удивился солдат, не ожидая подобного вопроса от женщины в таком состоянии.

— Прекрасно. А на десерт?

— Мороженое.

— Какое мороженое?

— Шоколадное.

— Отлично! Вот это все мне в комнату. Мороженого — побольше. Я должна дописать книгу. А утром, как говорила ваша бабушка: «Всеблагие что-нибудь придумают…»

— Господин барон?!

Доктор Фульд спешил за фон Гиндельбергом, но никак не мог догнать ни его, ни собак.

Пришел, называется, на ужин. А ведь его приглашали! И куда, интересно, летит этот неугомонный! На ночь глядя?!

— Эрик! Да постойте же вы!

Похоже, господин барон наконец услышал. Мужчина остановился, не оборачиваясь.

— Что случилось?

Фульду мгновения хватило, чтобы оценить состояние друга. Слишком долго они были вместе. Слишком многое прошли. Эти напряженные плечи он уже видел и прекрасно понимал, что за этим не стоит ничего хорошего…

— Читай.

Эрик протянул доктору конверт.

— Уже темно. Что в нем?

— Приказ явиться во дворец на встречу с его величеством.

— Зачем?

— Думаю, на кофе с десертом в ореховой гостиной. Тебе же не нужно объяснять, что это значит? Белый фарфор. Воздушный, изысканный десерт и… маленькая чашечка кофе.

— Перестаньте, Гиндельберг, — поморщился доктор, — привычка травить придворных, распивая с ними кофе, умерла вместе с императором Франциском Отторном ни много ни мало триста лет назад!

— Что ж. Думаю, король вполне вправе возродить старую, добрую традицию.

— Эрик, я уверен, что ты все это себе надумал. Это, во-первых. А во-вторых, раз уж я остался по твоей милости без ужина — ты угощаешь.

Фульд поднял руку, остановил экипаж. Последнее время эту более старомодную версию современных мобилей использовали в качестве такси, чтобы демонстрировать очарование старой части города туристам. Доктор буквально силой затолкал бывшего канцлера внутрь. Собак же уговаривать не пришлось. Холодно. Сыро. И они, кстати, тоже остались без ужина по чьей-то милости. Это не считая того, что Агата там одна…

— К «Сытому Висельнику», — бросил барон. — Заедете с черного хода.

— К чему такая конспирация? Закрытый клуб, с черного хода?

— Вот только не надо искать в моем поведении признаков начинающейся паранойи. Поужинаем вкусно и спокойно. Возможно, это последний ужин в моей жизни.

— Попался! Этой фразы вполне достаточно, чтобы положить тебя в клинику.

Барон улыбнулся, и это немного успокоило Фульда, но что-то было не так. Эрик был… прежним. Таким, как всегда. Но вовсе не таким, каким он был последнее время. Последнее время бывший канцлер был счастлив, и хотя каждый раз доктора это более чем удивляло, он к этому привык! И сейчас… Было по-настоящему больно констатировать тот факт, что все вернулось на круги своя.

Полутемный зал «Сытого Висельника». Зеленые портьеры. Круглый стол. Еда. Вино. Они немного помолчали, когда Фульд, нехотя, но все же вернулся к начатому на улице разговору.

— Так почему ты решил, что тебя хотят отравить?

— Я слишком много знаю. Людей моего уровня просто так в отставку не отправляют. Это логично. Естественно. Я сам лично подписал не один приказ о ликвидации. Теперь кто-то подписал мой. Вполне справедливо. Надеюсь, успею что-нибудь сделать для Адель. Но… надежды мало. Без меня ее вряд ли оставят в живых.

— А Агата?

— Агата, — грустно усмехнулся Эрик. — Я сделал все, чтобы она никогда меня не простила и ненавидела всю жизнь.

— Могу себе представить. — Фульд помрачнел.

— Надеюсь, ее персону не сочтут настолько важной, что… Как я мог забыть, что со мной рядом находиться опасно? Глупец!