— Дверь заедало, а проход был слишком узкий. Мы могли бы не успеть, протискиваясь вместе.
— Вот-вот: вместе!.. Вы не признаете даже мысли, что кому-то можно уступить дорогу, надобно помочь. Повсюду вы — главней других! Хотя… не только это… Ведь, успей, положим, Левер добежать — и был бы совершенно лишний человек, свидетель катастрофы. Да-да, Питирим, свидетельвашего просчета — как конструктора. Итог трагичен, и теперь едва ли можно указать конкретно, отчего беда произошла…
— Могло быть нападение. Атака биксов.
— Ну, теоретически… — Эзра насмешливо взглянул на Питирима. — Когда нет зацепок, и такая версия сгодится. В конце концов могли списать и на случайность. Исключительно удобно — ведь ничто не застраховано навек. И виноватых вроде нет… АсЛевером хлопотне оберешься. Уж молчать бы он не стал! Последствия предположить нетрудно. Вас бы отстранили от работы, началось бы разбирательство. Какой удар по честолюбию! Быть впереди других, быть во главе других — вы к этому всегда стремились. Вы — фигура, остальные — пешки.
— Да, но я действительно лучше других был подготовлен к затяжной борьбе!
— К борьбе — пожалуй, — согласился Эзра. — С детства. А вот к жизни творческой, по-человечески, душевно благородной — нет. Вы были фигурой — в борьбе, и только в ней. Но есть еще и просто жизнь, где надо оставаться человеком. Не борцом, не предводителем — обычным человеком. К этому вы не были готовы. Как же вам всем испохабили мозги!.. А, между прочим, мозги ваши, Питирим, по их потенции — не часто встретишь. Грустно, что лишь по потенции…
— Зачем же вы меня спасли? — с сарказмом рассмеялся Питирим. Глаза его блуждали, на лице застыло выражение растерянности и звериной боли.
— Лично я вас не спасал.
— Да будет вам, не придирайтесь! Все-то вы прекрасно понимаете… Зачем?
— Не для того природа создала рассудок, чтоб довольствоваться только тем, чего он, не трудясь, достиг. Не принято выбрасывать алмазы лишь по той причине, что они покуда без огранки. Все на свете можно бесконечно улучшать… Вас попросту должны были спасти. Хотя бы попытаться… Безусловно, вам невероятно повезло. Дверь, выбитая взрывом, изуродовала и расплющила все ваше тело. Вместо туловища — дьявольское месиво… Чудовищное зрелище! Вам не хватило, в сущности, долей секунды, чтоб укрыться. А вот Левер… Он в отличие от вас мог уцелеть — тут вы чуток не рассчитали, не увидели картинку, так сказать, со стороны… А получилось вот что: на пути взрывной волны встал мощный козырек у пульта — штука в основном декоративная и для работы станции совсем не нужная… Но в этот раз она сыграла неожиданную роль, почти что погасив прямой удар. У Левера открытым оставался лишь затылок — наклонись бедняга хоть немножечко пониже… То ли не успел пригнуться, то ли не сообразил. Ведь он стоял спиною к вам и знать не знал, что вы помчались вон из зала, не предупредив о близкой катастрофе. Он-то продолжал работать… Разумеется, полчерепа ему снесло мгновенно. А лицо вот сохранилось… Тело — тоже.
Эзра пристально и жестко посмотрел на Питирима.
— Зря вы мне все это говорите, — покачал тот головой. — И если вы пытаетесь воззвать к моей порядочности, к моей совести, то — извините… Я раскаиваться не намерен. Я — прагматик, это верно. Что касается душевных модуляций, совестливых воспарений… Видите ли, в очень уж неподходящую эпоху мы живем. Да, Левер был идеалист. И вместе стем — подонок, эгоист неисправимый. Это часто сочетается друг с другом… Как я понял из его рассказов, он однажды предал и любовь свою, и дело, и карьеру, а в итоге ничего взамен не получил. Вернее, получил, но — фикцию, иллюзию свободы, независимости собственного Я.Он все оправдывал и все хулил — одновременно, как-то ловко получалось у него. По его мнению, он был ничем не связан, не привязан ни к чему. Но это — чушь! Когда идет борьба за выживание и будущее расы, все подчинено идее. Только ей. И если ты не признаешь ее приоритета, ты — опасен. Ты, по сути, не жилец — в законах этого существования, навязанных извне.
— Выходит, было не убийство, не предательство, а истинно благой поступок с вашей стороны? — презрительно скривился Эзра. — Получается, что вы освободили Землю от подонка, образцово наказав его?
— В какой-то мере можно это дело повернуть и так, — кивнул серьезно Питирим.
— Ну-ну, — сказал со вздохом Эзра.
— Я не понимаю одного, — внезапно оживился Питирим. — Как удалось меня спасти? Насколько мне известно, операция была неимоверно сложной. Я не слышал, чтобы на Земле такие проводили. Не умеют. Не дошла до этого наука! И потом… На станцию спасатели ворвались сразу после взрыва. Как они успели? Ведь места совсем безлюдные… Хотя вас спрашивать об этом, видимо, смешно. Откуда вам-то знать?!
— Да уж успели, — неопределенно отозвался Эзра. — Вы не бойтесь, спрашивайте. Я отвечу. Это вовсе не смешно. В какой-то степени закономерно… В атмосфере затяжной борьбы любые чудеса бывают. Или совпадения. Не все логично можно объяснить. Вот вас волнует только это: как же удалось спасти вас? А ведь взрыв — еще и радиация. Мощнейший выброс. И во многом — из-за вашего просчета, кстати. А вы даже не спросили: что потом случилось, удалось ли устранить последствия?
— И в самом деле! — спохватился Питирим.
— Да, удалось. Довольно быстро. Сразу, скажем так.
— Но… каким образом?
— Я понимаю: прежде тоже были случаи на ваших установках, разве нет? — ехидно подмигнул Эзра. — Правда, не такие страшные, вам все сходило с рук. Не то чтобы прощали, но… уж так вот получалось — самых главных виноватых не могли найти. Как будто виноватых много… Очень давняя и скверная традиция: стараться выгородить своего!..
— Вздор! Это были сплошь диверсии! — волнуясь, крикнул Питирим. — Есть протоколы.
— Ну, если вам приятнее такдумать, что ж… — пожал плечами Эзра. — Протоколы — штука убедительная. Но на этот раз диверсий не было, а?
— Что вы этим хотите сказать? По-вашему, я все подстроил специально?
— Нет, зачем же. Специально — очень трудно. Да и ни к чему. Действительно, само собой случилось — так сложились обстоятельства. Бывает… Хорошо, хоть обошлось без страшных, разрушительных последствий. Ведь могло быть очень много жертв. Однако этого не допустили.
— Кто?
— Те, кому положено такими вещами заниматься.
— Я не понимаю, — вдруг взорвался Питирим, — в конце концов — былсуд? Такой, которому я мог бы верить? По какому праву вы мне говорите этовсе?!
— А чтобы вы задумались, мой милый. Боевик — хорошая профессия, но думать тоже нужно иногда. Пусть даже
