— Вздор! Пока не состоится суд — официальный, с соблюдением всех процедур, — я обвинения отказываюсь принимать. У вас нет ни малейших оснований… Черт возьми, заладили одно: мы, мы!.. Вы— здесь, на Девятнадцатой, куда-то там меня везете. Ежели и впрямь на суд, то помолчите. Если нет — тогда тем более. Мы!.. Мы пахали! Нет уж!.. Я спасен был на Земле, на боевом посту — в буквальном смысле слова. И это сделали мои соратники, друзья, которые прекрасно понимают: в трудную для всей планеты пору человеческими кадрами нельзя разбрасываться. Нас, дееспособных патриотов, мало, как и вообще людей. Закон взаимовыручки. Друзья всегда придут на помощь.

— Это уж наверняка, — каким-то странным тоном произнес Эзра и похлопал Питирима по колену. — Не стесняйтесь, говорите. Все, что думаете. Это вам сейчас полезно. Не стесняйтесь, — повторил он и неспешно развернулся вместе с креслом, чтобы еще раз проверить трассу.

Вновь появилось некое подобие дороги: она то возникала в виде тянущихся цепью небольших проплешин, меж которыми застыли лужи, то пряталась под низкой жухлою травой. Лес, представлявшийся на расстоянии густым, почти непроходимым, на поверку оказался редким и довольно чахлым. В обе стороны от трассы шли болота — кочковатые, угрюмые, везде покрытые травой и мелкими колючими кустами. Редко-редко вдруг проглядывали маленькие озерца — их ртутно-серая недвижная поверхность вызывала мысль о глубоких омутах и разной нечисти, угрюмо затаившейся на дне. Но нечисти тут, на планете, не было совсем — одна растительность, а живность не водилась. Правда, завозили иногда с Земли животных — в основном домашних, но они здесь приспосабливались плохо, погибали. Над болотами невидимым шатром нависла тишина. И даже одинокий звук мотора не способен был ее нарушить. Редкие корявые деревья — странное сращение земных сосны и пальмы, высотой от силы метров десять — на переплетающихся длинных корневищах тянулись прямо из болота. В воздухе витал слегка дурманящий, на удивление знакомый сладковатый запах. Питирим напрягся, силясь закрепить, остановить все время ускользавшее воспоминание, и наконец-то — вспомнил: точно так же пахло в доме у Яршаи, когда Айдора выносила к чаю теплые ватрушки. Сдобное болото… Дичь какая-то! Но запах!.. Тучи, уходя за горизонт, мало-помалу истончились, разорвались, и теперь на блеклом небе сделались заметны кое-где нежнейше-голубые островки. Мир изменил окраску, стал как будто золотистей и теплее, словно всюду загорелись крошечные желтые фонарики, упрятанные в травы и листву деревьев.

— Распогодилось. Хороший будет вечер, — бросил Эзра, вскидывая голову. — Как раз успеем…

Питириму было все равно: чужая жизнь, чужие люди…

— Все-таки — надолго я сюда? — спросил он.

— Да хоть завтра и поедете назад, — ответил Эзра. — Тут не держат. Завтра будет шильник до Юпитера — летите, если надо. Там уж пересядете на рейсовый — и до Земли.

— Дикость, — сокрушенно молвил Питирим. — Привозить меня на сутки… Как какую-то собачку… А потом, когда вернусь, что дальше-то?

— Не знаю, — безразличным тоном отозвался Эзра.

— Все-все знаете, а этого вот — нет? — насмешливо заметил Питирим:

— Да получается, что так…

— И вам не боязно со мною ехать? Я ж — убийца, как вы говорите, и предатель. Доверять мне невозможно.

— А чего бояться? С вами я уж как-нибудь, да слажу. Хлипковатый вы теперь — не то что раньше.

Питирим вдруг ощутил, как все внутри сдавило у него от нарастающего гнева.

— Слушайте, вы! — грубо крикнул он. — Я понимаю: с вашей точки зренья я смешон, почти нелеп. Ну, словно бикс какой-то составной!.. Но… как вы смеете — сейчас?..

— Молчу-молчу! Не заводитесь, — Эзра успокаивающе вскинул руки. — Впредь — ни слова, обещаю. Женщина, которая вас ждет на ферме…

— Бросьте! Никого я здесь не знаю.

— А письмо?

— Да, я храню это письмо. Но с женщиной такой я не знаком, еще раз говорю. Боюсь, здесь просто что-то замышляют. Розыгрыш, ловушка…

— Так чего же вы поехали? Сидели бы себе в больнице, на Земле.

— Я посчитал, что это нужно. Для моих же дел — потом…

— Вполне возможно, — согласился Эзра. — Но тут все от вас зависит.

— А на ферме тоже полагают, будто я — преступник?

— Я не спрашивал. Но может быть, и нет.

Деревья начали случаться чаще, и болота отступили, и почти исчез знакомый сдобный запах — они, кажется, и вправду наконец въезжали в лес. Дороги дальше не было, как ни старался Питирим заметить впереди хотя бы тропку. Здесь, в лесу, деревья стали выше, кроны их, густые и широкие, сомкнулись пологом над головой, и все кругом довольно скоро погрузилось в сумрак. Эзра сбавил ход, чтоб ездер мог, выдерживая курс, легко и плавно огибать стволы.

— А почему бы вам не проложить тут настоящую дорогу? — удивился Питирим. — Куда как было бы удобнее.

— Пытались, — нехотя ответил Эзра. — Расползается через неделю, и деревья все равно растут. А то еще болота начинают подступать со всех сторон. Не хочет, видимо, природа, что-то в ней сопротивляется…

— Но космодром-то ведь — построили! — не унимался Питирим. — И я заметил: хоть какую-никакую, но дорогу до поселка протянули…

— Там — другое место. Подходящее. Не требует особого внимания к себе. Его искали долго… А здесь — зона поактивней, по старинке тут нельзя.

— Ну так взялись бы! — возмутился Питирим. — Нагнали б технику, специалистов разных пригласили бы. Наверняка такие есть!.. Как без дороги жить? Я понимаю, дело трудное, но неужели же — нельзя?!

— Все можно, — рассудительно сказал возничий. — Можно и леса спалить к чертям, и осушить болота, и забетонировать хоть всю планету. Нет проблем.

— Да, — вяло согласился Питирим. — Совсем нет.

Он вдруг догадался, что возница издевается над ним, как над дремучим и неумным школяром. Ну, разумеется, все во сто крат сложнее — люди размышляли, и не раз, что лучше предпринять. И уж наверняка перебирали варианты, наиболее пригодные для местного ландшафта. Дураки планеты не осваивают… Проходимцы, негодяи попадаются порою, но — никак не дураки. Впустую, ради показухи делать ничего не станут. Да и горький опыт прежних климато-ландшафтных преобразований на Земле, понятно, не забыли. И тогда оставили все, в сущности, как есть… Не очень-то удобно, кто же спорит, да ведь если изменить, подправить, вообще паршиво станет. Это на Земле, привыкши к комфортабельному обустройству жизни, Питирим считал: для человека все всегда должно быть идеально хорошо. Для человека… Издавна привыкли: что не так — перевернуть, сломать да переделать. Все — для человека, как он только появился, не бывает по-иному, не должно быть. А вот — нет! Не мир приходит к человеку, в основном — наоборот. И уж кому-кому подделываться, приспосабливаться в первую-то очередь — так это людям. Даром что разумны. Ну, а ежели не могут, не хотят — тогда и разговор другой. Тогда на