Тут Харрах толкнул меня коленом под столом. Глаза его сияли. И я тотчас же сообразил, что он — вот здесь, сию минуту — выдумал еще какую-то диковинную авантюру. Впрочем, догадаться было и нетрудно. Про забытый город за рекой я уже слышал, только мало верилось, а ехать одному туда и проверять — нет, я не трус, и все же… Что-то заставляло отступать, откладывать… Теперь я чувствовал, какая мысль засела в голове Харраха. Как он моментально навострился, прямо весь окаменел от возбужденья! И хотя мне было жутко любопытно, я смолчал. Не обсуждать же прямо за столом, что он задумал в этот раз! Да у меня и дел еще полно: в информатеку надобно успеть, потом — к часовне сбегать, партитуру передать… Наверное, наврал Харрах про партитуру, и причина-то совсем другая. Ладно, мы с ним как-никак приятели, потом все прояснится — не бывает тайн навек… В ответ я тоже сильно пнул его, чтобы отстал и не мешал следить за удивительной беседой, и, как будто ничего и не случилось, потянулся за вареньем.
— Да, — задумчиво играя с чайной ложкой, продолжал меж тем Яршая, — мы изгнали их — кого с Земли долой, кого — в медвежьи уголки планеты. Ну, и чем все завершилось? Обстановка только накаляется — повсюду, с каждым днем… А в общем… жалко их, — внезапно заключил он. — Я всегда был убежден, что никакую многонациональную страну нельзя делить на территории по национальному признаку — это рано или поздно приведет к развалу. И многонациональную планету нельзя делить на страны по национальному признаку — это приведет к катастрофе.
— Что мы и имеем, — хмыкнул доктор Грах.
— Вот-вот!
— Но, к сожалению, планета у нас одна — и как-то разделять ее приходится. Ведь не по религиозным же критериям, не по параметрам культурности вести отбор!
— Так тоже собирались…
— Верно. И в итоге мы получим то же самое, что с государствами, а на поверку — много хуже. И опаснее — для тех, кто продолжает жить.
— Не смею возражать. — Яршая церемонно, сколько позволяло общее застолье, поклонился собеседнику. — Любой искусственный раздел, хотим мы или нет, чреват непредсказуемыми катаклизмами.
— Однако он необходим! — вдруг начиная волноваться, отчеканил доктор Грах. — Я прав?
— И да, и нет. — Лицо. Яршаи приняло сосредоточенное выражение. — Да — потому что ничего иного мы покуда не имели. Результат известен: войны, ненависть, террор… Во все века, у всех народов.
— Ну а почему же нет?
— А очень просто! Потому, что, как мне кажется, есть выход. Или образец для подражанья — как хотите называйте. Вспомните-ка: вся природа наша… Сколько в ней разнообразия! Но нет деления — по тем критериям, которым вечно порывались следовать мы, люди. Нет раздела волевого, есть — по принципу единой целесообразности. В природе тоже существует иерархия, причем жестокая. И все-таки направлена она на собирание всех видов — не на отчуждение.
— Что ж, — с легкою усмешкой отозвался доктор Грах, — идея биосоциума в принципе не новая… Хотя не знаю, можно ли ее удачно воплотить в явь не путем природного отбора и развития, а просто — по желанию, лишь апеллируя к рассудку человека. Впрочем, если абстрагироваться… Мы и так уже в какой-то степени продвинулись по этому пути…
— Вот как? — Яршая удивленно вскинул брови. — Что-то я не слышал…
— А вы сами посудите. — Доктор Грах задумчиво уставился на старомодные напольные часы в углу. — Все человечество, до этого такое разобщенное, вдруг ощутило себя некой целостностью, для которой внутренние рамки и перегородки — роскошь глупая и даже непростительная. Ибо человечество, отринув прежние различия, внезапно сделалось единой расой. И на то была весомая причина: появилась новая,невиданная раса. Биксы, милый мой Яршая, биксы! Как угодно относитесь к ним, но это — тоже раса.
— Биксы очень не похожи друг на друга, — возразил Яршая. — Часто — слишком не похожи.
— Ну и что? И люди — разные. Не говорю уже о цвете кожи, о разрезе глаз, об уровне развития отдельных человеческих сообществ — по большому счету это несущественно, когда рассматриваешь население Земли в масштабах всей планеты. Есть иное, подлинно объединяющее и определяющее свойство — разум.
— Да, но разумом наделены и биксы. Чем тогда они принципиально отличаются от нас, людей?
— По сути, только тем, что это — новый, непохожий разум, хоть и близкий человеческому. Так, по крайней мере, принято считать, что близкий…Но! Хотим мы или нет, упорно предъявляющий нам целый спектр реальных и болезненных проблем, которые необходимо разрешать — сегодня, здесь!
— Что ж, снова — разделение, опять — антагонизм? — с тоской вздохнул Яршая. — До чего же надоело!
— Я не исключаю, — неожиданно взгляд доктора стал жестким и надменным, — что всепланетарное, природное единство, привлекающее вас, для разума заказано. Недопустимо — раз и навсегда. Он может развиваться только в разобщенном состоянии. Конечно, одна часть способна временно подстраиваться, примыкать к другой, однако ненадолго…
— Но уже всего дверасы! — простонал Яршая.
— Думаете, так легко их слить друг с другом? Полагаете, они лелеют эту сокровенную мечту? Навряд ли. Впрочем, они тоже могут стать единым целым. Если вдруг на горизонте замаячит кто-то третий… И возникнет острая потребность показать и доказать, что он — чужой.
— Короче, вы считаете, что разум развивается, отталкиваясь от другого? Отрицая оппонента?
— Или допустимого коллегу — в некотором отдаленном будущем. Хотя оно не обязательно наступит, это будущее. Вот в чем дело.
— Значит, так на так, а воевать — придется? Это грустно. Вывод, для которого я так и не созрел. — Яршая вытащил из заднего кармана носовой платок и громко высморкался. — Вот беда, — пожаловался он, — как лето на исходе — непременно простужаюсь!.. И стараюсь вроде поберечься, сколько препаратов перевел, а толку — чуть.
— Зато у биксов с этим все в порядке, — чуть заметно улыбнулся доктор Грах.
— Да, ни одна холера к ним не липнет, — покивал Яршая. — Это подмечали с самого начала… Только ведь и многие мои друзья…
— А биксы — все! Еще одно отличие от коренныхлюдей.
И
