Когда рождается дите, врата в иные миры распахиваются во всю ширь. Кто угодно может появиться оттуда, и не угадаешь, благой это будет дух или нечистый. А может, зверь-прародитель придет за дитем или его собственный неупокоенный предок. Могут и проклясть, и наградить, и младенца подменить… А потому в керемети песни поют – и будут петь всю ночь. Повсюду жгут очистительные костры. Куда ни глянь, трещат ветки в пламени и огненными мошками летят к небу искры. Светло как днем!
Но Кирья не смотрела по сторонам, погруженная в свои мысли.
– Какой страшный выбор, Мазайка! – проговорила она наконец. – Ведь повитухи ее отравой опоить хотели…
– Она умерла бы, сама знаешь, – развел руками мальчик. – Так бы хоть младенец выжил. Хвала богам, все кончилось благополучно!
– Это благодаря тебе, – возразила девочка. – А если бы тут тебя не было? Как считаешь, можно жизнь за жизнь отдавать?
Мазайка задумался.
– Иногда и куда больше можно отдать, – медленно проговорил он. – А иногда ни за что нельзя. Не в жизнях тут дело.
– А в чем?
– Не знаю… Как-то внутри понимаю, но словами сказать не могу.
– Вот и я не знаю! – Кирья вспомнила Локшу и вновь рассердилась. – Зачем она меня спрашивала? Она все ждет от меня каких-то ответов, а я не пойму, чего она хочет!
– Тебя хоть спрашивает, – хмыкнул Мазайка. – А меня просто выгнать хотели, хоть сами ничего не могли сделать. Сегодня, пока вы там пели, опять думал – всем не до меня, а на берегу полдюжины лодок сохнут…
– Смотри! – вскрикнула Кирья, указывая пальцем куда-то в реку.
Ей на миг показалось, что среди проплывающих березовых листочков бледным огнем загорелись круглые желтые глаза. В темноте громко плеснула вода, побежали круги… Пленница добродей вскрикнула и шарахнулась с заскрипевших мостков к берегу.
– Что там, что там? – подскочил Мазайка. Он ничего не видел, как ни всматривался.
Река снова плеснула, желтые глаза обратились листочками и погасли.
Глава 4. Новый род
В приоткрытых воротах брошенного арьяльского острожка гулял ветер, заставляя створки натужно скрипеть на кожаных петлях. Шестеро вошли внутрь укрепления, настороженно оглядываясь по сторонам. Не встал ли кто из мертвецов, чтобы холодным дыханием заледенить теплую кровь своих убийц? Но ни призраков, ни упырей, о которых ночами рассказывали страшные былички, тут не оказалось. Все оставалось таким же, как тем грозным и славным днем, когда отряд Учая растерзал оставленных в остроге арьяльцев, словно волчья стая – безрогих оленух. Теперь Учай вступал в пустой острожек безродным изгнанником без отчего дома. И те, кто шел за ним, разделяли эту участь.
– Отныне здесь наша земля, – провозгласил Учай, обводя рукой обгорелые останки недавних построек.
– Это же совсем близко, – засомневался Кежа, первейший из его друзей и неизменный товарищ во всех затеях. – Старейшины не позволят…
– У нас больше нет старейшин, – оборвал его вожак. – Теперь мы сами по себе род. Я вам старшак, а вы мне – меньшие братья. И все мы отныне друг за друга, и в жизни, и в смерти. И на том кровь мешать будем.
– Будем, будем! – загомонили все пятеро.
– А ну как придут нас гнать? – не унимался Кежа.
– С чем придут, с тем и уйдут!
– Оно бы и хорошо. А то ведь вон они карабкаются!
Учай вернулся к воротам и поглядел в сторону селения. И впрямь Кежа не шутил. Вверх по склону поднимались трое мужей, суровых, как зимний день.
– Ежели позову, выходите ко мне, – кинул соратникам Учай и неспешным шагом отправился навстречу гостям.
– С чем пожаловали? – глумливо спросил он, сунув большие пальцы за ремень. – Не в мое ли воинство вступать?
– Зря ты, Учай, тут встал, – не отвечая на насмешку, проговорил один из пришедших. – Эта земля – наша. Старейшины велят тебе ступать прочь.
– Велят? Мне? – Учай оскалился и расхохотался. – В горшках с просяной кашей ума больше, чем в их головах! Воротись и передай старикам мои речи от слова до слова.
– Ты меня не учи, сопляк, что делать! – вспылил бородатый ингри. – Сказано убираться – так и убирайтесь!
– А я вот что тогда скажу, – чуть подумав, ответил Учай. – Отец мой, Толмай, по доброй воле и с вашего согласия отдал этот берег арьяльцам. А я его у арьяльцев силой своего оружия отнял. – Он положил пятерню на рукоять кинжала. – Стало быть, земля эта – моя и моих ближних! Если желаешь, иди ко мне в род и тоже будешь на этой земле хозяин. А нет – ступай прочь, покуда цел.
– Ты, Учай, говори, да не заговаривайся! – Мужчина схватил было парня за плечо, но тот резко сбросил его руку и пнул посланника по голени. От боли и неожиданности тот взвыл и, забыв об Учае, запрыгал на одной ноге.
– Ты что ж, крысеныш, вытворяешь?!
Слова застряли у него в горле – острие кинжала едва не уперлось ему в нос. Сотоварищи переговорщика метнулись было на помощь, но тут из ворот выскочили пятеро побратимов Учая с копьями наперевес.
– Мы с вами за одним столом едали, одни хлеба ломали. Убивать вас у меня охоты нет, – ровным голосом сказал Учай. – Только потому вы сейчас еще и живы. Но кто нас гнать станет, быстро к Дедам уйдет. Как арьяльцев тут порешили, так и вас порешу.
– Не стращай, не стращай!
– Проваливайте!
Учай вернул клинок в ножны, повернулся и зашагал к острожку.
– Да про кашу просяную старейшинам передать не забудьте, – бросил он через плечо. – Впредь тут кого чужого увижу – прибью. И не говорите, что не предупреждал.
– Эк ты их! – с восхищением воскликнул Вечка, самый младший из соратников молодого вождя.
– Оно-то да… – Кежа с тревогой глядел вслед уходящему посольству. – Да вот только в другой раз они не втроем, а втридцатером придут. Зря ты старикам про горшок сказал.
– Ты отныне для тех стариков никто, – буркнул Учай. – Стало быть, и они тебе чужие. Что их слушать? Волос сед – умишка нет! У себя дома пусть приказы раздают.
– Да все равно нам со всей оравой не справиться. Вот ежели б у нас скорлупы были, как у тех арьяльцев, – мечтательно протянул Кежа. – Да их дивные луки… Тогда, может, и потягались бы.
– Ну-ка помолчи! – оборвал его Учай, а сам призадумался.
В его памяти снова всплыло видение недавней охоты. Отец, вышедший один на один с чудищем; страшные челюсти, сокрушающие его, будто утиное яйцо… Конечно, Толмаю арьяльцы подсунули околдованную, порченую скорлупу, но та, в которой они сами ходили, была вполне годной! А если так…
– Когда я вел царевича и его людей к медвежьему народу, – заговорил он, – воины туда в скорлупах шли. Оттуда сами видели, сколько вернулось… Стало быть, все прочие там остались.
