– Почему мы уже идем домой? – снова спросила я. – Еще совсем рано. Я думала, ты покажешь мне город. Я ведь видела только маленький уголок.

– Я еще должен уладить кое-какие вопросы по поручению Комизара, в квартале Томак.

– Разве нет местных начальников, чтобы этим заниматься?

– Только не в этом случае. Дело касается военных.

– Я могу пойти с тобой.

– Нет.

Ответ Кадена прозвучал отрывисто и резко – это было совсем не похоже на него. Повернувшись, я долго изучающе всматривалась в его лицо.

– Я поведу тебя домой другой дорогой, – предложил он. – Мимо интересных и красивых развалин.

Это была уступка, компромисс – и неспроста. Что бы ни случилось там, в квартале Томак, Каден не хотел, чтобы я это увидела. Мы снова пробирались по узким улочкам и закоулкам, каким-то дорожкам не шире кроличьих троп, перепрыгивая через канавы с дождевой водой и поскальзываясь на вытоптанной жухлой траве. Наконец мы вышли на широкую мощеную улицу, и Каден подвел меня к висящему над огнем большому котлу, в котором булькало какое-то странное варево. Вокруг костра в круг были поставлены деревянные скамьи, и старик за скромную плату предлагал кружку настоя.

– Это таннис, – сказал Каден. – Травяной напиток вроде чая.

Он купил нам по порции, и мы сели с кружками на скамью.

– Таннис. Еще одна вещь, которая в Венде есть в изобилии, – продолжил он. – Растет почти повсюду. В оврагах, на пустырях, на самых каменистых почвах. Иногда крестьяне клянут его, этот сорняк. Уж если он разрастется, то заглушит все посевы, не избавишься. Таннис цепляется за жизнь, он настоящий венданец, – Каден рассказал, что у танниса фиолетовые листья, он дает светлые ростки зимой, под снегом, но поздней осенью, всего за несколько дней до образования семян, цвет меняется на ярко-золотистый. Тогда таннис становится сладким, но ядовитым. – Напиток из золотого танниса – последнее, что пьет человек.

Я рада была, что наш странный напиток отливает пурпуром, а совсем не золотом. На вкус это оказалась настоящая бурда. Жуткая, кислая заплесневелая бурда.

Каден расхохотался.

– К его вкусу надо привыкнуть, но это традиция Венды, как и кости у нас на поясах. Рассказывают, что Госпожа Венда и древние кланы пережили те первые суровые зимы только благодаря таннису. Да и я сам, сказать по правде, тоже выжил только благодаря ему – и не одну зиму. Когда заканчиваются прочие припасы, всегда есть таннис.

Решившись сделать еще один глоток, я с трудом сдержалась, чтобы не выплюнуть, а проглотив, попыталась собрать побольше слюны, чтобы поскорее смыть отвратительный вкус. Я была уверена, что никогда не сумею привыкнуть к нему, даже в самую суровую из всех зим. Сидя у костра, я смотрела, как старик помешивает зелье в котле, напевая: «Таннис для сердца, таннис для ума, таннис для души, таннис – для долгоденствия детей Венды». Он повторял это снова и снова, песня вилась, змеилась, не имела начала и конца.

Рассеянно глядя на пар над котлом, я заметила, что с другой стороны на берегу оврага кто-то стоит. Женщина. Ее фигура сквозь пар казалась подернутой рябью, туманной, она постепенно бледнела, а потом женщина пропала. Просто исчезла. Я заморгала и опустила взгляд на свою кружку с горячим таннисом.

– Что все-таки в него входит? – спросила я с подозрением.

Каден улыбнулся.

– Только безобидная трава, честное слово, – он подозвал старика и спросил, нет ли у него сливок, чтобы смягчить вкус напитка. Тот услужливо засуетился: хотя торговля шла бойко и он распродал уже почти весь таннис, однако сливки, мед или спиртное сулили больше барышей. Щедрая порция сливок не сделала таннис вкуснее, но в таком виде я хоть как-то могла с ним справиться. Пожалуй, спиртное помогло бы лучше.

Мы неторопливо тянули свой напиток, глядя на детей, которые бросались к прохожим, выклянчивая хоть что-нибудь, что они потом смогли бы продать.

– Они совсем малыши. Где их родители? – спросила я.

– У большинства из них родителей нет вовсе, а чьи-то наверняка заняты тем же самым на другой улице.

– И ты ничего не можешь для них сделать?

– Я стараюсь, Лия. И Комизар тоже. Но у него есть только несколько лошадей, которых можно отправить на бойню.

– И постоянные набеги на караваны. Есть же и другие способы управлять государством.

Каден посмотрел на меня с усмешкой.

– Есть ли? – Он отвернулся. – Когда заключали древние договоры и устанавливали границы, Венду никто не принимал в расчет. Плодородных земель в Венде всегда было мало, и с каждым годом почва все сильнее истощалась. В деревнях Венды жизнь куда беднее, чем здесь, потому город и растет. Они тянутся сюда в надежде на лучшую жизнь.

– И ты рос так же? На улицах Венды?

Каден допил таннис и поднялся, чтобы вернуть кружку старику.

– Нет. Если б это было так, я считал бы, что мне повезло.

– Повезло? Твои родители были так ужасны?

Он замер на полушаге.

– Моя матушка была святой.

Была.

Я видела, как у него на виске забилась, вздуваясь, вена. Вот оно. Его слабость. То тайное, чем он отказывается делиться со мной. Его родители.

– Нам пора идти, – Каден протянул руку, чтобы взять у меня пустую кружку. Конечно, мне хотелось узнать больше, но я знала по себе, какая это боль – ворошить воспоминания о матери и отце. Моя собственная мать предала меня, пытаясь скрыть мой дар, а отец…

У меня сжалось сердце. Это было всего-навсего объявление на деревенской площади, прошедшее почти незамеченным. Вальтер сказал так, пытаясь меня утешить, – но речь-то все равно шла о вознаграждении за поимку меня как изменницы, а подписал этот указ мой родной отец. Есть черта, заходить за которую нельзя, но мой отец уже сделал это однажды, когда повесил собственного племянника. Я до сих пор не знала наверняка, какую роль сыграл отец в той истории с покушением на мою жизнь. Может, нанимая того негодяя, он считал, что это удобный способ не доводить дело до королевского суда. Мои братья – и отец это понимал – никогда не простили бы его, если бы он меня казнил.

– Лия, ты отдашь мне свою кружку?

Я встрепенулась от воспоминаний, отдала ему кружку, и мы продолжили путь. Здесь, как в саванне, древние руины соседствовали с новой жизнью, иногда трудно было отделить одно от другого. Массивный купол, который, должно быть, когда-то венчал собой величавый собор, был завален обломками, и только блеск полированного камня, пробивающийся сквозь груду щебня, напоминал, что это не просто холм. А рядом из камня были сложены крепкие стены загона для коз. Животных здесь тщательно охраняют, пояснил Каден. Иначе они бесследно исчезают.

Мы шагали очень долго, пока, наконец, Каден не остановился у какого-то невзрачного разрушенного здания и положил руку на ствол дерева, вросшего в стену. Ветви его напоминали