знаю почему. Насколько я знал, она была очень набожным человеком, чуть ли не в монастырь уйти хотела. Никто никогда не упоминал, что она интересуется рыбалкой. Но Мартина сказала, что на самом деле ее мать ненавидела рыбалку – по ее мнению, дед уделял ей слишком много времени, да еще и мужа ее подсадил. Удивительно, что она не сожгла его – ну, этакой мести ради. Когда у Мартины родился старший сын Робин, Айлин передала дневник ему, вот только ни он, ни его младшая сестра рыбалкой не интересовались. Моя кузина и бросила его в комод, «чуть не выбросила однажды», как призналась. А потом, после того, как… – тут его голос дрогнул, – после всего, что случилось с Софи и детьми, после того, как мы с тобой стали рыбачить вместе, она вспомнила про дневник. Выкопала его из-под носков и трусов и отдала мне – решила, что мне он будет полезней. Нашла контору, где сделали красивый переплет, и… – Дэн кивнул, не закончив. – Прошло немало времени, прежде чем я открыл его. Честно говоря, Эйб, я не был уверен, что хочу продолжать рыбачить с тобой. Вернее, даже так – я не был уверен, что просто хочу продолжать рыбачить, безо всяких поправок на тебя. Ты, наверное, заметил, что этой зимой мое состояние… ну, ухудшилось. В тот вечер, когда ты пригласил меня к себе, я явно перебрал. Пока мы рыбачили, я… мне не делалось лучше, но откуда-то брались силы проживать день за днем. А потом сезон кончился, удочку я убрал под стол, и… все сразу стало сложнее. Не за одну ночь стало. Я порой отвлекался на что-то: на праздники, на визиты семьи. Но все больше и больше мне казалось, что меня поймало в ловушку то утро, когда я не справился с рулем, и грузовик… тот грузовик…

Дэн яростно помотал головой, отведя взгляд от лежащего у наших ног чудовища. Теперь он смотрел прямо мне в глаза, смотрел и говорил:

– Мальстрем – так называют огромный и опасный водоворот, этакую воронку посреди океана, в которой кораблю сгинуть – раз плюнуть. Я пребывал в мальстреме – черная глубина засасывала меня, где-то рядом со мной кричали жена и дети, и я ничем не мог им помочь. Чем дольше я пребывал в нем, тем труднее мне было поверить, что есть что-то еще, кроме этой бесконечной катастрофы – что я стою рядом с тобой у Сварткила, говорю о работе, жду клева. Все эти поездки, все те дни, когда я сидел на берегу ручья, – они были иллюзией, лишь миражом, который я навязал сам себе, чтобы спастись от этого неустанного вращения. Ты же знаешь – там, где они погибли, поставили светофор?

– Знаю, – тихо сказал я.

– По утрам я ездил туда. В три или четыре часа, когда кажется, что на дворе все еще ночь. У меня были долгие проблемы со сном. Я съезжал с дороги, глушил мотор и сидел, глядя на этот свет.

– Я знаю.

– Знаешь?

– Ты рассказал мне об этом в тот вечер, когда пришел в гости.

– Правда?

– Ты изрядно выпил.

– А… – На мгновение Дэн будто выпустил нить своего рассказа из пальцев. – Да. Ладно, значит, так и было. Я смотрел на тот светофор и раздумывал. Наверное, я сказал тебе, о чем.

– Да.

– Ночь за ночью, утро за утром – ничего не менялось. Свет менялся с красного на желтый, с желтого на зеленый, и водоворот затягивал меня все глубже. Я понимал, что забил на работу, что дал начальству шанс расписать меня и закинуть в кучу тех, кто уже списан, – и в то же время не мог собраться с силами и начать что-то делать. А потом, однажды утром, я бросил взгляд на пассажирское сиденье и нашел там дедушкин рыболовный дневник. Я не помнил, что клал его туда, но вообще к тому времени я много чего делал на автопилоте, наверное, просто не заметил. Может, я принял его за что-то другое. Не важно. Меня он вдруг заинтересовал. Я схватил его, стал листать страницы, вчитываться в эти давным-давно написанные строчки. Попадались знакомые слова – Эсопус, дамба, Сварткил. Кое-где я стопорился, старик не всегда разборчиво писал. Он забирал с собой все, что попадалось на крючок, но в особом почете у него ходил сом. Однажды он поймал огромную зубатку на водном сходе в Гудзон. Читать его заметки о минувших днях было странным образом… утешительно. Я, оказывается, много где еще не был в округе… и так я узнал о Голландском ручье.

Мне стало немного не по себе. Сначала – фантастический рассказ Говарда, теперь – сдержанная исповедь Дэна; да еще и человеческий череп, завернутый в тонкую рыбью кожу, зубасто ухмылялся мне из-под ног.

– Так вот как ты узнал об этом месте, – произнес я. – Шикарно. Ну а теперь…

– Увидел Еву, – сказал Дэн. – Вот почему мы здесь. Под своим привычным списком – погода, дата, время, улов – он написал вот эти вот два слова. Ева была его женой – то есть моей бабушкой. Она умерла в сорок пятом, в канун Нового года. Похоже, ее сразил инсульт. Моему отцу тогда было всего семь лет, и он так и не понял до конца, что же произошло. Все дело было в том, что запись, которую дедушка сделал насчет Голландского ручья, была датирована июлем пятьдесят третьего года. Моя бабушка была уже восемь с половиной лет как мертва и никак не могла сопровождать его в том походе.

– Понятное дело, – вырвалось у меня, но Дэн предупреждающе воздел руку, как бы повелевая мне не перебивать.

– Я вернулся к первой странице дневника и проверил дату, – продолжил он. – Записи были начаты в мае сорок восьмого года. И ошибки в датировке той записи быть не могло. Я проверил все страницы в дневнике. Каждую по отдельности. Никаких других упоминаний о встрече с моей бабушкой не было. Это был не какой-нибудь там код, означавший успешный улов. Я не знал, что значили эти слова, но именно это он написал: увидел Еву.

– Он когда-нибудь возвращался к Голландскому ручью? – спросил я.

– Нет. По крайней мере других записей о нем в дневнике не было. Но рыбачил он еще долго. Интересно, почему он не вернулся. Ведь в том месте он увидел женщину, которую потерял, причем потерял внезапно. Как он мог не вернуться? Если он поверил своим глазам – этого было бы вполне достаточно. Мы же говорили об этом, верно? «Если бы я только мог провести с ней еще час, или полчаса, или даже десять минут…» Что, если