обо всем столь однозначно. В ту же ночь, когда Клара поведала Райнеру о том, что узнала личность «мужчины из большого дома», когда Райнер сидел в раздумьях за кухонным столом и переваривал информацию, Лотти сама вышла к нему и прямо спросила, правдива ли услышанная ею история. Такая уж она была. Так или иначе, Райнер при ее словах вскочил со стула будто ужаленный. Сначала он выглядел удивленным – будто не мог поверить, что его дочь купилась на подобную небылицу. Затем удивление сменилось гневом – таким сильным, какого Лотти еще не видывала. Его правая рука взметнулась – и Лотти, хоть и не ведала, за правду ее собираются наказать или за ложь, зажмурилась в ожидании пощечины… но тут Клара, что до поры стояла в стороне, выступила вперед и встала между ними. Лица матери Лотти не видела, но, взглянув Кларе в глаза, Райнер вмиг смягчился. Его рука упала, голова поникла, и тогда Лотти поняла, что весь его гнев был рожден одним лишь животным ужасом. Ей вспомнилась та ночь после ухода Итало. Наверное, именно в такие секунды по-настоящему взрослеют – когда осознают, что твои родители точно такие же, как ты сам, просто постаревшие версии тебя и твоих знакомых. Из главы семьи Райнер вдруг превратился в человека, подавленного слишком сильным страхом. Его страх, открывшийся Лотти, был далеко не нов, уже долгое время он – неотъемлемая часть Райнера, и даже если не был таковым, то стал; страх проник в него, как проникает армия термитов в фундамент дома, и оставил невредимым лишь внешние проявления – фасад. Из матери Клара стала женщиной, отмеченной усталостью от содержания не только семьи, которую они с Райнером создали, но и самого Райнера. Она прекрасно знала о его страхе, и, даже если ей было не под силу изгнать его из мужа, она, по крайней мере, делала все возможное, дабы поддержать его, оказать помощь там, где возможно. Всплеск сочувствия и жалости, усугубленный любовью, охватил Лотти. Ей захотелось обнять родителей, утешить их. Однако она этого не сделала, потому как столь же сильно возжелала защитить их от своего откровения.

– Плохи дела, – произнес Райнер – уже в который раз.

– Вот так новости, – фыркнула Клара. – Хватит ходить вокруг да около. Все мы знаем, что дела плохи, а что знаешь ты? Кто этот мужчина из большого дома?

– Не знаю, – ответил Райнер. – Совершенно не ведаю, кто он такой.

Лотти увидела, как мать расправила плечи – самый верный признак того, что вот-вот поднимется крик, и решила опередить ее, спросив тихо:

– Кто он, папа?

Райнер понурился. Перекрестного допроса он явно не ожидал. Видимо, он твердо решил не лгать семье, но и всю правду не говорить.

– Не уверен, что знаю наверняка, – произнес он.

Но Лотти уже уяснила правила его игры:

– Как думаешь, кто он?

Когда она еще жила в Германии, будучи ребенком, в нечто подобное она играла вместе с отцом – целью было найти не только правильный вопрос, но и верную его формулировку. Лотти справлялась хорошо – и, похоже, Райнер тоже вспомнил те деньки, потому что, когда она облекла свой вопрос в форму, от которой было уже не отвертеться, бледная тень улыбки скользнула по его губам.

– Что ж, – сказал он, – ладно. Я скажу вам, что думаю. Боюсь, наш «мужчина в большом доме» – ein Schwarzkunstler.

Он перешел на немецкий, хотя дома все говорят на английском – правило, на котором Райнер сам настоял. Лотти это слово известно – оно переводится как «чернокнижник», «злой колдун», что-то из сказок, услышанных на родине, плохо ассоциируемое с реальной жизнью в строительном лагере в северной части штата Нью-Йорк. Сначала она даже подумала, что отец разыгрывает ее с матерью, но Райнер скрестил руки на груди – так он делал лишь тогда, когда нужно было выдать какую-то неудобную ему правду. Точно так же он сделал, когда сказал семье, что, по его мнению, единственным выходом для них будет покинуть дом и уехать далеко-далеко, быть может, в Америку. Он скрещивал руки на груди, когда описывал условия жизни в лагере. Теперь же скептик-отец сказал Лотти и Кларе, что злой волшебник стоит за странными выходками в доме по соседству – неужто в такое можно поверить?

– Айн Шварцкунстлер? – переспросила Лотти. – Как в сказках? – Тон голоса выдавал ее мнение о догадках отца.

– Не совсем, – покачал головой Райнер. – Своего рода… – он сделал неопределенный жест, – …ученый, хиропрактик, ведун.

– Хиропрактик? – не поняла Лотти. – Ведун?

– Кто-то, кто вскрывает самую суть вещей и снимает с нее всю шелуху, дабы узнать, что под ней находится. Кто-то, кто владеет большой силой. – По Лотти видно, что ей не особо что понятно, и тогда Райнер произносит, – да, результат его действий – такой же, как в сказках.

Клара тем временем неспешно, будто во сне, кивнула. Когда Райнер закончил говорить, вступила она:

– Это объясняет все, не так ли? Да поможет нам Бог. И что ты с этим будешь делать?

– Я? – переспросил Райнер.

– Да, ты.

– Но почему я должен что-то делать?

– Потому что ты лучше всех разбираешься в подобных вещах.

– Ну, я далеко не эксперт, – отмахнулся Райнер.

– Лучшей кандидатуры у здешнего люда нет, – сказала Клара. – Кроме того, раньше ты достаточно хорошо справлялся.

– Не думаю, что Вильгельм согласится с тобой, – ответил Райнер. Вот оно, внезапно – это имя. Лотти никогда не слышала, чтобы он произносил его вслух раньше, только ловила его краем уха, когда родители перешептывались. Но если Райнер думал, что сказанное вслух остановит разговор, он ошибся – Клара парирует:

– Вильгельм знал, на что шел.

– Не думаю, – отразил удар Райнер. – Не думаю, что хоть кто-то из нас знал, на что шел.

– В любом случае это все в прошлом, – сказала Клара. – Пусть мертвые лежат спокойно. А вот тебе есть о чем побеспокоиться. Хочешь сказать, что с тех пор, как появилась эта женщина, ты ничего не предпринимаешь?

Райнер вмиг стал похож на маленького мальчика, пойманного с поличным.

– Я… просматривал книги, – сказал он. – После того как все легли спать.

– Я знаю, – промолвила Клара.

– Все не так просто. Это тебе не в словарь заглянуть за трудным словом. Эти книги сложно читать, и еще сложнее понять. Очень много иносказаний, своего рода код. Смысл слов там постоянно меняется. Они не хотят раскрывать свои секреты – они как устрицы с жемчужиной внутри.

– Можно заставить устрицу пересмотреть взгляды на свою жемчужину, – веско сказала Клара. – Все, что потребуется для этого, – настойчивость и достаточно острый нож.

Лотти не верила ушам. Она была самой религиозной в семье, спокойно принимала на веру чудеса Ветхого и Нового Заветов и пророчества в Откровении. Манна в пустыне, чудо воскресения Иисусом Лазаря, пришествие