– Деви создал гору в Уэльсе? – Я вытаращился на Гербрухта.

– Да, господин.

– И народ посчитал это чудом?

– Еще бы!

В моей «стене щитов» Гербрухт считался не самым сообразительным, но отличался силой и выносливостью. Мог целый день махать веслом, а секирой орудовал со смертоносным умением.

– Хорошо, расскажи мне про Тиддеви, – велел я.

Фриз снова нахмурил лоб, напрягая память.

– Он недалеко от моря, господин.

– Замечательно.

– Там монахи. Славные люди.

– Не сомневаюсь.

– И еще горы.

– Там был Деви. Быть может, он и создал горы?

– Точно, господин! – Идея пришлась ему по вкусу. – И еще там есть маленькие поля и много овец.

– Мне нравится баранина.

– Мне тоже, господин! – с восторгом воскликнул толстяк.

– А воинов в Тиддеви ты видел?

Он кивнул, но не мог сообщить, обитал ли близ монастыря какой-нибудь лорд, или же воины жили где-то неподалеку от поселения. Там размещалась церковь, в которой упокоился святой горотворец, и некие каменные кельи, населенные монахами. Но вот о близлежащей деревне Гербрухт ничего не помнил.

– Господин, церковь находится во впадине.

– Во впадине?

– В низине.

– Стоило предположить, что храм построят на горе, – пробормотал я.

– На горе?

– На той самой, которую воздвиг Деви.

– Нет, господин, – возразил озадаченный фриз. – Она в низине. И монахи угощали нас рыбой.

– Рыбой, значит?

– И медом.

– Одновременно?

Мысль показалась ему смешной, и он захохотал.

– Нет, порознь. Вместе получится невкусно. – Толстяк посмотрел на Эдит, ожидая, что та оценит шутку. – Мед и рыба! – воскликнул он, и девушка хихикнула, что весьма порадовало Гербрухта.

– Мед и рыба! – повторил он. – У них селедка была.

– Селедка? – спросила Эдит, стараясь не рассмеяться.

– И еще раки, ракушки и угри. Ну и макрель!

– Теперь расскажи мне о воинах, которых ты видел.

– Зато хлеб был странный, господин, – не унимался фриз. – И на вкус как из водорослей.

– Воины, – напомнил я ему.

– Было несколько близ усыпальницы Деви, господин.

– Они приходили поклониться, как и ты?

– Да, господин.

– Как из водорослей? – переспросила Эдит.

– Хлеб был комковатый, госпожа, и кислый. Но мне все равно понравился.

– Как ты попал туда? – спросил я его.

– Нас проводили до трапезной, и мы ели вместе с монахами.

– Нет, я имел в виду, как ты оказался в Тиддеви?

– Господин, мы верхом ехали, – ответил он, нахмурившись.

Большего от Гербрухта добиться не удалось. Было очевидно, что Тиддеви – место христианского паломничества, и, если память не подводила фриза, чужеземцы могли относительно спокойно путешествовать по каменистым дорогам южных валлийских королевств, что ободряло. Христиане любят паломников, этот благочестивый люд, который тащится поглазеть на свиные кости, якобы принадлежавшие мертвым святым, и готовы платить за то деньги, много денег. Едва ли сыщется церковь, монастырь или аббатство, которые не похвастались бы веком святого Иоанна, пупком святой Агаты или копытцем одной из гадаринских свиней[11]. Большинство пилигримов бедны, но глупцы отдадут последний медяк за щепотку грязи из-под ногтя покойного святого. Факт, что Тиддеви открыт для этих болванов, играл нам на руку, потому что мы могли идти под видом паломников.

Первую ночь мы провели где-то на северном побережье Дефнаскира. Подыскали бухточку, бросили каменный якорь и спали на корабле. Где-то по пути миновали устье реки, где я победил Уббу. Та схватка на берегу сделала мне имя, только с тех пор утекло много воды, и в один прекрасный день какой-то молодой воин сразит меня так же, как некогда я сразил Уббу, и заберет Вздох Змея, и будет упиваться славой. Wyrd bið ful āræd.

Следующее утро предвещало усердную греблю, потому как ветер по-прежнему дул в лицо, а прилив подчас увлекал нас вспять. Уже вечерело, когда мы добрались до Лунди, острова, который мне довелось посетить много лет назад. Он мало изменился с тех пор, хотя народ упорно пытался обосноваться здесь – дурацкая затея, так как рыщущие в этих водах викинги замечали постройки и приставали к берегу. В том месте, где пристала «Дринес», обнаружились две кучи застарелой золы, оставшиеся от сгоревших домов, и скелет на галечном пляже. Козы наблюдали за нами с утесов, испещренных норками тупиков. Мы добыли и поджарили двух коз на костре из плавника. Небо расчистилось, высыпали звезды, воздух был прохладным, но не ледяным. Мы расположились на ночлег на тонкой полоске дерна, выставив двоих часовых.

На другой день мы плыли на запад по прозрачному морю, которое неспешно вздымалось, мерцая приглушенным туманом отсветом. Вокруг судна порхали на коротких крыльях тупики, а тюлени высовывали из воды усатые морды и наблюдали за нами. Ближе к полудню задул ветер. Он заходил то к северу, то к югу, но в итоге сделался устойчивым юго-западным. Мы подняли парус и позволили «Дринес» бежать вольно. Иногда я сам принимал рулевое весло – не из-за неумения сына управиться с кораблем, но от радости чувствовать дрожь моря, передающуюся через длинное деревянное веретено. Затем от усилий, необходимых для работы веслом, начинали болеть ребра, я вновь уступал сыну и просто лежал на рулевой площадке и наблюдал за проплывающим мимо сверкающим морем. Интересно, есть ли корабли в Валгалле? Я представлял себе вечность на добром судне, среди мерцающих волны с ветром, обдувающим лицо, с командой из славных парней и с женщиной рядом.

– «Скидбладнир», – прошептал я.

– Скид… Что? – не поняла Эдит.

– Корабль богов, – пояснил я. – Он помещается в сумке воина, а когда надо, ты бросаешь корабль на воду, и он вырастает до нормального размера.

– И ты еще смеешься над христианскими чудесами, – улыбнулась она.

– Ни разу не видел трупа, восставшего из мертвых, или прозревшего слепца.

– Зато видел корабль, вырастающий в море?

– Терпеть не могу умных женщин, – проворчал я.

Она рассмеялась. Ей не доводилось ходить на корабле прежде, не считая гребных прогулок по Сэферну близ Глевекестра, поэтому она занервничала, когда мы вышли в открытое море и короткие волны стали разбиваться о наш нос. На ее глазах корпус прогибался при всходе на крутой вал, и ей казалось, что доски вот-вот поломаются. Но я объяснил, что, если бы набор не был гибким, корабль бы наверняка утонул.

– Доски гнутся, – растолковывал я, – а набор просто не дает им изгибаться слишком сильно. Это как меч: перекали его – и клинок сломается, не закали как следует – не будет острым.

– А зачем эти камни? – Эдит кивнула на балласт в трюме.

– Они удерживают нас в ровном положении, – объяснил я и захихикал, припомнив забавную проповедь отца Беокки. Он уподобил христианскую веру балластным чушкам и продолжал нагружать воображаемый корабль камнями до тех пор, пока мой родитель не пробурчал, что чертово судно того и гляди пойдет ко дну. Бедный Беокка так и застыл у алтаря с разинутым ртом.

– Ты счастлив, – заметила Эдит, и в ее голосе тоже звучало счастье.

Да, я был счастлив. Боль в боку беспокоила умеренно, корабль шел гладко, меня тревожил только Уэльс. Я не слишком