– Сомкнуть ряды! – заорал я. – Сомкнуть щиты! Сомкнуть щиты! Вперед шагом!

Наши щиты перекрыли друг друга. Мы часами отрабатывали этот маневр. Образовалась плотная стена, и мы медленно двинулись вперед, к краю канавы, чей скользкий и крутой склон облегчал нам задачу убивать. Один из упавших данов приподнялся и попытался подсунуть свой меч под мой щит, но я пнул его в лицо подбитым железом мыском сапога и сломал ему нос. Он покатился вниз, а я уже разил Осиным Жалом, находя щель между двумя щитами противника. При каждом ударе лезвие легко рубило кольчугу и входило в плоть, и я обязательно смотрел в глаза врагу. В какое-то мгновение я увидел, как на меня опускается топор, но меня прикрыл своим щитом Сердик. От мощного удара щит в руках Сердика дернулся и задел мою голову. Я на секунду оглох и ослеп, но Осиное Жало не выпустил. К тому моменту, когда зрение прояснилось, Ролло успел зацепить топором вражеский щит, и я быстро вонзил меч в открывшуюся щель. Увидел, как лезвие вошло в чей-то глаз, и повернул его, а потом принял на свой щит удар неимоверной силы, такой, что разошлись деревянные планки.

Кнут не терял надежды добраться до меня. Он орал, чтобы его пропустили, и это было глупо – ради того чтобы освободить место своему господину, данам нужно было разомкнуть ряды. Кнут и его люди в безумном отчаянии пытались сломить нашу стену из щитов и при этом забывали смыкать свои щиты. К тому же на их пути была серьезная преграда в виде канавы, и двое моих людей копьями сбрасывали в нее всех, кто жаждал перебраться на нашу сторону. Кнут споткнулся об одного из упавших и повалился на землю. Я увидел, как топор Райпера обрушился на его шлем. Удар был скользящим, но достаточно сильным, чтобы оглушить его. Кнут так и не поднялся.

– Они умирают! – закричал я. – Прикончить всех ублюдков!

Кнут не погиб, его люди оттащили вождя прочь, и на его место пришел Зигурд Зигурдсон, тот самый щенок, который поклялся убить меня. Глядя на меня безумными глазами, он что-то заорал и перепрыгнул через канаву. Я замахнулся своим поврежденным щитом, открывая ему цель, и он, как дурак, эту цель принял. Зигурд сделал выпад своим мечом, Огненным Драконом, метя мне в живот, но я опередил его. Я опустил щит и отвел его клинок в сторону, между собой и Ролло, и вонзил Осиное Жало щенку в шею. Он забыл все преподанные ему уроки, забыл, что нужно защищать себя щитом, и короткое лезвие моего меча прошло под его подбородком, вонзилось в рот, ломая зубы, разрезая язык, круша маленькие носовые косточки, и врубилось в мозг. На какое-то мгновение он повис на моем мече. На мою руку хлынула его кровь, и я сбросил мальчишку с лезвия и ударом наотмашь сбил с ног какого-то дана. Тот упал, но добивать его я предоставил другим, потому что на меня уже надвигался Оссител. Он обзывал меня немощным стариком, а я чувствовал, как по моим жилам разливается азарт битвы.

Этот безумный восторг. Наверное, такой же восторг каждый день испытывают боги. В такие мгновения кажется, будто мир вокруг замедляется. Ты отчетливо видишь нападающего, видишь, что он что-то кричит, однако ничего не слышишь. Ты знаешь, что именно он сейчас сделает, но он движется так медленно, а ты – так стремительно. Ты уверен, что поступаешь правильно, что будешь жить вечно, что твое имя будет начертано на небесах и освещено сиянием славы, и ты чувствуешь себя богом войны.

Оссител все же добрался до меня. Вместе с ним на меня ринулся дан, который хотел зацепить топором мой щит, но я в последнюю секунду завалил на себя верхний край щита, и топор лишь скользнул по раскрашенному дереву и задел своего хозяина. Оссител обеими руками сжал рукоятку меча и замахнулся, однако мой щит никуда не делся, удар пришелся на обитый металлом край, и меч застрял в моем щите. Я резко выдвинул щит, Оссител закачался, и я пырнул его Осиным Жалом из-под щита. И вложил в этот коварный удар всю свою старческую силу и почувствовал, как лезвие, разрезая на своем пути плоть, полоснуло по берцовой кости и вонзилось в пах. И вот тут я услышал его. Его вопль взмыл в небо, а я еще сильнее налег на меч, и хлынувшая из него кровь окрасила остатки льда в канаве.

Эорик увидел, как его отважный телохранитель упал, и это зрелище остановило его у противоположного от нас края канавы. Его люди тоже замерли.

– Щиты! – скомандовал я, и мои люди, выстроившись, сомкнули щиты. – Ты трус, Эорик! Жирный трус, свинья, извалявшаяся в дерьме, ты собачье дерьмо, слабак! Прыгай сюда и умри, ублюдок!

Он не хотел умирать, но даны одерживали верх. Не в центре линии, где реяло мое знамя, а на нашем левом фланге. Северяне преодолели канаву, на нашей стороне выстроили стену из щитов и стали теснить Вулферта. Перед боем я оставил Финана и еще тридцать человек в резерве, и сейчас они пришли на помощь левому флангу. Однако натиск противника был слишком сильным, главным образом из-за того, что он превосходил нас числом. Я знал: как только даны займут позицию между флангом и болотом, они тут же сомнут мою линию и мы погибнем. Враг это тоже понимал и от этого действовал еще решительнее. К тому же количество желающих прикончить меня не уменьшилось, потому что очень многим хотелось прославиться, чтобы поэты воспевали их как победителя Утреда. Так что толпа данов ринулась на нашу сторону канавы и увлекла за собой Эорика. Даны шли по телам своих мертвых, оскальзывались на склоне, а мы пели нашу боевую песнь, и наши топоры рубили, копья кололи, мечи секли. Мой щит был весь посечен, шлем помят, я чувствовал, как кровь течет по левому уху, но мы продолжали биться и убивать. Скрежеща зубами, Эорик замахнулся своим огромным мечом на Сердика, который встал на место павшего воина слева от меня.

– Цепляй его, – рявкнул я Сердику.

Сердик вскинул топор, острым концом подцепил кольчугу Эорика и дернул его на себя, а я тем временем обрушил Осиное Жало на толстую шею противника. Эорик с криком упал к моим ногам. Его люди тщетно пытались оттащить его, я видел, как он с отчаянием смотрит на меня. Эорик стиснул зубы с такой