Сам Капительман в секте не состоял и того же самого требовал от всех своих приближенных – нечего. Они внешне не имели никакого отношения к секте, у них был свой раввинат и своя организация – Хабад. Там все было почти так же, как и до всего этого. Были раввины, был совет по кашруту. Бизнесмены, которые финансировали общину, получали статус парнасов[55].
Рабская секта была только для тех, кто не был евреем.
И тем не менее Капительман контролировал секту, делал все для распространения новой религиозной чумы. Тайно жертвовал деньги, помогал советами. А советов Капительмана стоило слушать – ибо мало кто был столь же умен, циничен и искушен во зле, как он. Возможно, это был самый умный человек Украины.
Сейчас Капительман сидел за своим столом в скромном кабинете в Меноре – он занял скромный кабинет без таблички на двери, да еще менял его раз в месяц – и просматривал сводки. Другой на его месте, наверное, двинулся бы умом, но не Капительман. Дело в том, что если другие внедряли западные стандарты отчетности, нанимали крутых топ-менеджеров и готовились выйти на IPO, то Капительман и многомиллиардным бизнесом управлял так же, как кооперативом по продаже бытовой техники, с которого он начинал. У него было больше сотни юридических лиц, он просматривал финансовые отчеты, решал даже такие вопросы, как выделение денег на корпоративы, ругался с директорами. И потому сейчас для него не составило труда вернуться в девяностые, когда не было интернета и 1С, и снова вести учет по старинке. Даже проще – налогов не надо платить, благодать.
Строчки о выработанной продукции соседствовали со строчками о купленных у чеченцев и сдохших рабах, но Капительмана это мало волновало: гои. Он считал, что и русские, и украинцы ни на что не способны, это ленивые скоты, которых надо стегать и подвешивать под нос морковку.
Как ослу.
Больший интерес представляли внешние сообщения – о войне между Харьковом и Донецком. Это было интересно, он ждал этой войны раньше, немало делал для ее начала, но началась она неожиданно для него. А это плохо. Неожиданности всегда плохо. И война идет как-то странно – бодро начавшись, перешла в стадию вялотекущую. Переговоры уже ведут?
Второй вопрос, который его волновал, – это турки. Вот почему покупать рабов он послал одного из самых доверенных людей – заодно и переговорить. Чеченцы, равно как и грузины – Капительман хорошо понимал, что СССР никуда не делся, и любой чеченец найдет общий язык скорее с днепропетровским евреем, чем с турком, пусть даже и одной с ним веры. Все-таки ислам… на постсоветском пространстве ислам в большинстве своем видимость, как раньше был видимостью социализм. Люди на собрания ходят, взносы платят, гневно осуждают агрессию американского империализма на Гренаде, а потом идут самиздат читать, на кухнях говорить и с завода воровать. Так и тут. Люди пять раз в день на колени бухаются, уразу держат, до всего этого в хадж ездили, а потом идут водку пить и говорят – под крышей можно, Аллах не видит. Нутро-то советское осталось…
И потому – поговорить есть о чем. Чехи привычно говорят о верных – неверных, но все понимают – турки нависают. И не просто так – говорят, они уже афганцев перебрасывают на Кавказ и паков.
Так что надо думать, пока жареный петух не клюнул. Чехи и грузины – такие же советские, и потому они отлично понимают – дружат не с кем-то, дружат против кого-то.
Стукнула дверь – забежал начальник охраны. Встрепанный весь…
– Борис Львович!
Капительман сдвинул очки на нос, как он это делал всегда, когда был недоволен. Он не любил, когда он думает, а кто-то врывается и сбивает с мысли
– Что, стучать не учили?
– Пестовского убили!
– Как убили? – не понял Капительман.
– На мосту!
Похолодело внутри.
– Машину!
В Днепропетровске – а город этот мистический, заколдованный, как я уже говорил – есть еще одно место, о котором нельзя не упомянуть. Такого больше нет нигде на всем постсоветском пространстве – только в Северной Корее было подобное, но там они достроили. Еще при советской власти на берегу Днепра стали строить громадную, в двадцать четыре этажа гостиницу. Это было при позднем Брежневе, который был выходцем из Днепропетровска, как и многие другие члены его команды – вот и стали строить громадину для партийных конференций. Строили ни шатко ни валко, но потом все-таки достроили, подвели под крышу, немного осталось – и тут Советский Союз приказал долго жить. Оставалось менее десяти процентов работ, но здание бросили и даже как следует не законсервировали. Так оно и стояло – громадным бетонным зиккуратом неведомым божествам, единственное его предназначение – в четырнадцатом на нем нарисовали самый большой флаг Украины. Это, кстати, очень символично получилось – на недострое самый большой флаг Украины.
И верхние этажи – отличная площадка для снайпера…
Впереди была толпа. И это само по себе было страшно, потому что сейчас нигде и никогда не собиралась толпа. Потому что четыре пятых населения Земли вымерло и потому что любое собрание людей привлекает внимание монстров и зомби. А тут – белые одежды и черные костюмы полиции – им удалось достать спецназовские комбезы для штурмовых действий, они не прокусываются зомби…
Лидер[56] уже стоял на месте, личники создали первичный периметр, начальник охраны уже договаривался с руководителем полиции на месте. Три «Мерседеса» остановились как на учениях, два других прикрывали третий с двух сторон, но при этом хватало места, чтобы развернуться одновременно. Первыми вышли телохранители, заняли позиции, только потом начальник СБ открыл дверь главной машины. По традиции, принятой в Секретной службе США, ее звали Гориллой.
Навстречу уже бежал старший с лидера, с новостями:
– Борис Львович…
* * *– Подтверждается. Стреляли из автомата, один раз. Стрелок ушел.
– Где он?
– Там, на мосту… пока не убирали.
– Идем…
Охрана организовала прикрытие, ближний круг – шесть человек, оставшиеся – для пробития безопасного коридора. Оттеснить толпу, а то мало ли…
– Убью… – сказал Капительман, обращаясь в пустоту…
И больше Борис Капительман ничего не успел сказать. Потому что оступился и провалился во тьму.
Этот выстрел был намного более сложным, я даже не уверен был, что сумею сделать его. Тысяча триста метров, я всего несколько раз в жизни стрелял на такую или большую дальность. Почти на пределе дальномера и за пределами прицела – но прицела
