Кирилл умолк, прислушиваясь к чему-то, затем продолжил:

— Тут у меня возникла одна идея…

— Засунь её себе в жопу! Мне терять нечего, это верно, но ты меня не заставишь за три копейки решать какие-то твои грёбаные проблемы. Не будет этого, понял?

— За три копейки? — вскипел Кирилл. — Ты, сука, хоть раз на меня работал за три копейки? Ты чего гонишь тут?

— Пошел на …!

Оба вскочили на ноги, смертоносно сжав кулаки. Но смертоубийство предотвратил сигнал дверного звонка. Он был настолько неожидаемым, что два друга, застыв, не двигались до тех пор, пока он не повторился. Тогда Серёга сел и спросил:

— Кого-нибудь ждёшь?

— Да нет, — ответил Кирилл, — но пойду открою.

И он пошёл открывать. Серёга вновь растянулся, сперва проверив, легко ли будет выхватить из кармана «Вальтер». На эмоциональном уровне он, впрочем, не собирался этого делать. Его апатию не могло, казалось, разрушить ничто на свете. Он совершенно не понимал, для чего припёрся сюда.

Два раза щёлкнул замок. Громыхнула дверь. Раздался возглас Кирилла:

— О! Это ты?

— Ага. Что, не ждали? Я ведь предупреждал, что меня всегда надо ждать. Библию читал?

Голос был мяукающий, насмешливый, с хрипотцой на отдельных звуках. Кирилл молчал.

— Войду? — спросил гость.

— Входи.

Дверь захлопнулась. У Серёги ёкнуло сердце. Впервые за тридцать дней. Но сам он не шевельнулся. Кирилл и тот, с кем он говорил, вошли. Серёга взглянул на гостя. Им оказался длинный, выше Кирилла, сутулый, тощий блондин с красивым бледным лицом, сонными глазами и длинным носом. Он улыбался — точнее, как-то резиново тянул губы. На нём была джинсовая куртка, слегка потёртая и надетая поверх свитера с молнией на воротнике, потёртые так же джинсы, и очень дорого выглядящие, не в пример всему остальному, замшевые ботинки. Очень интересны были его глаза. Казалось, они смотрели, не видя, как глаза панночки, поднимающейся из гроба. Именно так взглянул блондин на Серёгу, лежащего на диване, прежде чем сел на стул и проговорил:

— А ты изменился за этот месяц. Рожа стала умнее. На иглу что-ли сел?

— А ты его разве видел? — спросил Кирилл, до крайности удивлённый.

Блондин молчал. Молчал и Серёга. Он смотрел на браслет Рамиля Юсупова, болтавшийся на запястье левой руки нежданного гостя.

— Ну да, он самый, — подтвердил тот, усмехаясь, — ты меня чуть не сшиб, когда с девкой под руку выходил под дождь из подъезда. Если бы вас тогда фары не ослепили, вы бы меня заметили, и пришлось бы мне вас убрать, хоть ты за меня работу мою проделал. Прикинь, Кирилл, вхожу в чеченскую хату, а там — трупешник! Ну, думаю, вообще лафа! Не пришлось мараться. И за браслет большое спасибо. Мне Халдей не поверил, когда я ему сказал, что чеха без нас шмальнули. Решил, что я его развожу на предмет дискеты. Ты, может быть, представишь меня?

— Вадим, — представил Кирилл, скривив лицо так, будто это слово вырвали у него изо рта клещами, как больной зуб. Хотел он что-то ещё сказать, но раздумал. Гостю, который внимательно наблюдал за ним, сделалось смешно. Он взглянул на стол.

— Ого, сколько водки! А девки где? Или вы друг друга будете дрючить, для экономии денег?

Приятели промолчали.

— Что ж. Это правильно, — продолжал Вадим, достав сигареты и закурив. — Халдей мне сказал, чтоб я тут ни на какие сопли не вёлся. Короче, график меняется.

— Это что означает? — спросил Кирилл.

— Это означает, что нам баблосы нужны сегодня.

Кирилл растерянно сел за стол.

— Но мы так не договаривались!

— Серьёзно? А что такое договорённость? Договорённость — это обмен обязательствами. Так вот я тебе, перхоть, ни одного обязательства не давал. А если давал, скажи мне: Вадим, ты гонишь, я тебе забью стрелку. Скажи, скажи. Я послушаю.

У Кирилла слов не нашлось. Серёга не отрывал глаз от потолка. Он знал, что вряд ли успеет опередить Вадима, если тот решит выхватить пистолет. Поэтому даже не напрягался.

— Короче, завтра включаю счётчик, — снова заговорил Вадим, съев несколько виноградин и сплюнув косточки на пол, — так что — либо сегодня восемьсот штук, либо каждый день будете лететь на десятку. Такой расклад.

— Водку будешь? — спросил Кирилл, помолчав.

Вадим бросил взгляд на часы, висевшие на стене. Погасив окурок о край стола, сказал:

— Можно.

Было предложено и Серёге. Он отказался. Кирилл принёс два бокала, наполнил их до краёв. Запивали «Фантой».

— Как ты узнал, что я здесь? — поинтересовался Кирилл.

Вадим плюнул косточкой.

— Лох, ты стоишь восемьсот тысяч баксов. Завтра будешь стоить ещё дороже. Неужели ты думаешь…

— Да какая разница, как он смог об этом узнать? — перебил Серёга с внезапной злобой. Ты бы лучше спросил, с какой сраной радости мы обязаны отстегнуть ему восемьсот гринов! Я не понимаю — он что, налоговая инспекция? Или он со мной от ментов отстреливался? Что здесь вообще происходит?

Кирилл молчал. Вадим взглянул искоса на Серёгу, затем — опять на часы и ответил так:

— Ты зря думаешь, что тебе терять уже нечего. Один фраер всё так же думал, так же базарил со мной. Когда его позвоночник хрустнул, он сразу понял, что его жизнь была восхитительна. Ему, правда, впаяли только четыре года. Если бы он не стал инвалидом, пятнашку бы схлопотал. Но тебе не будет никакой скидки. Вы, два придурка, очень больших людей поставили на уши. Если б я работал на них, Баранову не пришлось бы отстёгивать вам лимон. Но … с ним, с Барановым. Ты тут спрашивал, с какой радости я беру эти деньги. Можешь считать, что это — плата за то, что ты будешь пятнадцать лет сидеть в зоне, а не лежать. Устраивает тебя такой вариант?

— Устраивает, — ответил Серёга, опять ударившись в меланхолию.

— Ну и славно. Я так и знал, что ты — умнее, чем кажешься. Кирилл, пьём?

Кирилл вновь наполнил бокалы. После того, как выпили, Вадим схавал горсть винограда и, сплюнув косточки, продолжал уже более дружелюбным тоном:

— Знаете, парни, как бы я вас расколол на месте Баранова? Я привёз бы к вам, в Сокольники, Репу. Это тот самый кекс, на которого года два назад, проститутка ваша работала. Перед этим я бы ему рассказал о нём кое-что такое, что может знать лишь она да парочка заместителей генерального прокурора, больше никто.

— Она бы не испугалась, — сказал Кирилл, хлебнув «Фанты», — это уж точно. Да она и не знала, куда я спрятал дискету.

— Я тогда взялся бы за тебя. Ты бы, как обычно, стал пальцы гнуть, орать про своего папу, а я б тебе, сука, в рыло — на, …, умойся! Потом заехал бы к папе. Он бы начал звонить за красный забор. Ему б там сказали: «Чувак, давай