Я накрыла его руку своей, пытаясь успокоить, но в груди у меня тоскливо заныло. Я была выбрана ради защиты. Оружие, как и всегда. Ты и сам справляешься с этой задачей, — утешила я его. Плечи Тираса поникли, хотя он не отвел взгляда.

— Птица не может удержать меч.

В этих словах было столько боли, что я не нашлась с ответом. Сердце под белым шелком забилось быстрее, переполненное сочувствием, печалью и внезапным страхом. Словно почувствовав перемену во мне, Тирас оторвал ладонь от моей щеки и переместил на шею, туда, где билась голубая жилка.

— Птица не может удержать меч, моя королева. А очень скоро от меня не останется ничего, кроме птицы.

Я помотала головой, отказываясь верить его мрачному предсказанию, и рука Тираса в отчаянии смяла ткань сорочки, словно ему нужно было за что-то ухватиться.

— Но не сегодня… Сегодня я все еще человек. Все еще король. А ты моя жена.

Его глаза полыхнули. Лежащая у меня на груди рука сжалась и снова расслабилась, будто он отпускал отчаяние и позволял желанию занять его место. Я запретила себе отворачиваться, хотя мое тело источало слово бежать, а сердце умоляло о нежности. Я не была красивой. Не могла похвастаться силой, не пылала здоровьем. Я была маленьким эфемерным завитком белого дыма — бледной молью, как сказал однажды Кель. Но взгляд Тираса странным образом наполнял меня жизнью и храбростью. Он заставлял чувствовать себя могущественной.

Король потянул за шнурок, соединяющий у меня на груди две половинки сорочки. Я не вздрогнула и не отстранилась, хотя и не стала помогать ему себя раздевать. Оголенной кожи коснулся ночной воздух. Лунный пунктир вел от окна к кровати, где я лежала недвижимая и нагая, пересекал покрывала, скользил по моему телу и взбирался на стену, окаймляя силуэт склонившегося надо мной Тираса.

— Твоя кожа как лед, — прошептал он.

Мне не холодно, — откликнулась я спокойно. Мой внутренний голос был совершенно невозмутим, и только я знала, каких трудов это стоило. Только я знала, как сильно желала его, как страстно хотела податься вперед и прильнуть всем телом. Я бы отдала ему что угодно. Но не это знание.

Тирас помотал головой, и светлые волосы разметались по плечам.

— Нет, я о другом. Она сияет, как лед. Ты серебряная с головы до ног. — И он плавно провел ладонью от плеч до бедер.

Нет, мне было не холодно. Под этим серебром текла расплавленная лава. Во мне кипели ужас, любопытство и сопротивление, замаскированные под безразличие.

— Ты сияешь, Ларк.

Ладонь Тираса скользнула вверх и остановилась на моих распущенных волосах. Я судорожно сглотнула, готовая вот-вот расплакаться.

Тогда почему меня никто не видит?

— Я вижу, — просто ответил он.

И это было так. Я лежала перед ним нагая и уязвимая, полностью в его власти. Черные глаза изучали мое тело, вбирая и присваивая каждый квадратный сантиметр. Я с трудом поборола желание укрыться, отвернуться, хотя бы отвести глаза. Тирас расстегнул рубашку и отбросил ее в сторону. За ней последовали брюки. Затем он лег рядом — кожа к коже, предплечье удерживает мою голову, горячие губы ласкают рот. Я невольно возблагодарила свою мать и Творца Всех Слов, что мои собственные губы не могли ни скулить, ни умолять, потому что я непременно сделала бы и то и другое.

— Впусти меня, Ларк, — прошептал король.

Я знала, что он говорит не только о теле, хотя тяжесть его плоти требовала сдаться, а жаркие губы настаивали на подчинении. Он просил отдать ему мои слова. В тело. Но не в душу, — ответила я, решив сопротивляться до конца.

— Везде.

Очередной поцелуй выжег это требование на моем языке, и я на мгновение забыла о борьбе, когда наши рты сомкнулись, а тела сплелись воедино, беззвучно обмениваясь тайнами. Я обняла Тираса обеими руками, и он перекатился вместе со мной на спину, приняв мой вес на себя.

— Впусти меня, — повторил он настойчиво, и я вновь ощутила его жажду — жажду, которая проистекала из источника намного древнее нас обоих.

Тирас. Тирас. Тирас. Это была единственная мысль, которая осталась у меня в голове, и, кажется, она его вполне удовлетворила. И все же я чувствовала, как от его кожи струится печаль и плывет по комнате, словно затянувшее луну облако.

Глава 22

КОГДА Я ПРОСНУЛАСЬ на следующее утро, Тирас уже ушел, а я ощущала себя совершенно по-новому. У меня болело в таких местах, о которых я и не подозревала, и я была счастлива, как никогда прежде. Меня буквально познали — выведали секреты и исследовали белые места на карте, так что теперь мне предстояло знакомиться со своим телом еще раз.

Боль только обострила удовольствие, засвидетельствовала произошедшее ночью и запечатлела Тираса в моем сердце и теле. Я чувствовала его желание заявить на меня право — даже во время самых нежных поцелуев, когда он проглатывал мои стоны и успокаивал горящее тело мягкими прикосновениями и ласковыми словами. Эти слова исходили от его кожи и когда он молчал, и я собирала их, словно опавшие листья, навсегда сохраняя между плотных страниц своей памяти.

Служанки принесли мне воды для купания, но, едва ванна была наполнена, я отослала их прочь. Я чувствовала себя так, будто сбросила старую кожу, сгорела и переродилась, и мне нужно было побыть наедине с этой новой собой. Я заплела волосы в косу и уложила ее кольцом вокруг головы, чтобы не замочить. Затем скользнула в благословенное тепло и закрыла глаза, дрейфуя на волнах покоя и уединения за сомкнутыми веками.

Я не услышала ни скрипа двери, ни тихих шагов по толстому ворсу ковра, но ощутила Тираса, стоило ему приблизиться. Брови короля были сведены к переносице. Он присел возле огромной железной ванны, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и приложил большой палец к моей верхней губе.

— Ты дуешься, даже когда улыбаешься, — мягко заметил он. — Как у тебя