Крокус и смилакс

Крокус был смертным юношей, без толку томившимся по нимфе СМИЛАКС. Боги (неизвестно, кто именно) сжалились и превратили его в шафрановый цветок, который мы называем крокусом, а нимфа сделалась колючим вьюном, многие виды которого до сих пор распространены под названием Smilax[218].

Согласно другой версии того же мифа, Крокус был возлюбленным и спутником бога Гермеса, который нечаянно убил его диском и в скорби своей превратил Крокуса в соответствующий цветок. Это вариант так похож на историю Аполлона и Гиацинта, что поневоле задумаешься, не напился ли какой-нибудь бард как-то раз — или, может, просто перепутал.

Афродита и Адонис

Древним Кипром правил царь Тиант, знаменитый своей необычайной красой. Они с женой КЕНХРИДОЙ родили дочь СМИРНУ, также известную как МИРРА или МИРНА, и та росла, затаив кровосмесительную страсть к своему пригожему отцу.

Кипр — священное для Афродиты место: на этот остров она ступила впервые после своего рождения из пены морской, и именно зловредная Афродита вдохнула в Смирну это противоестественное желание. Судя по всему, богиню с некоторых пор раздражали несообразно вялые молитвы царя Тианта и его неподобающие жертвоприношения ей. Он позволил себе наглость открыть новый храм, посвященный Дионису, — этот культ оказался популярным среди островитян. Афродита сочла запустение в своих храмах худшим из возможных преступлений — куда хуже кровосмешения. Впрочем, в умах смертных, включая и знаменитых своими тунеядством и развращенностью киприотов, кровосмешение было под страшнейшим запретом. Истомленная Смирна попыталась задушить в себе постыдные чувства. Но Афродита, не на шутку решившая, судя по всему, посеять раздор, заколдовала служанку Смирны ГИППОЛИТУ и довела всю эту затею до неприятной чрезмерности.

Однажды вечером, когда Тиант с удовольствием напился — что полюбил делать с тех пор, как обнаружил прелести пьянства, дарованные богом Дионисом, — Гипполита под действием Афродитиных чар привела Смирну в комнату к отцу, на ложе к Тианту. Слишком пьяный, чтобы сомневаться в собственной удаче, царь жадно овладел дочерью. Во тьме ночи и в тумане вина он не узнал плод чресл своих — понял лишь, что эта юная, желанная и пылко на все готовая девушка явилась ублажить его, как эдакий божественный суккуб.

Через неделю подобных настойчивых и радостных посещений Тиант, проснувшись поутру, решил узнать об этой девушке побольше. Объявил, что наградит горой золота любого, кто выяснит личность таинственной незнакомки, что с недавних пор придает его ночам столь необузданную приятность.

Смирна претворяла свою страсть в жизнь в некой безумной грезе сладострастия, но, услыхав, что весь Кипр пытается выяснить тайну ее ночных визитов к Тианту, сбежала из дворца и спряталась в лесу. Хотела умереть, но не могла предать ребенка, который — она это ощущала — уже начал расти у нее внутри. Жалуясь на людские законы, сделавшие из ее любви преступление, она обратилась к небесам, чтобы смилостивились над ней[219]. В ответ на ее молитвы боги превратили Смирну в плакучее мирровое дерево.

Через десять месяцев дерево треснуло и исторгло смертного младенца-мальчика. Наяды умастили ребенка нежными слезами, капавшими с дерева, — бальзамом, который до сих пор остается источником важнейших масел, связанных с рождением и коронацией, — и назвали мальчика Адонисом.

Малыш Смирны вырос и превратился в юношу несравненной физической привлекательности. Ох, я уже столько раз это написал, что вы мне вряд ли поверите. Но правда: все, кто смотрел на него, оказывались сражены навеки; правда и то, что его имя стало нарицательным для воплощений мужской красоты. Нам по крайней мере нужно иметь в виду, что Адонис оказался до того пригож, что привлек к себе — как никакой другой смертный — внимание той, что приложила столько усилий, лишь бы он появился на свет, — самой богини любви и красоты Афродиты.

Они стали любовниками. Путь к этому соитию был безумен и мучителен: богиня в пагубной мстительности подстроила так, что отец совершил запретное с дочерью, из-за чего родился ребенок, которого Афродита полюбила, возможно, глубже, чем кого бы то ни было. На подобную душевную неразбериху и целой жизни, положенной на психотерапию, скорее всего, не хватило бы.

Всё они делали вместе, Адонис и Афродита. Она знала, что другие боги не переносят этого юношу — Деметра и Артемида с трудом терпели всех этих девиц, что сохли по нему, Гера намертво не одобряла столь постыдное и вопиюще непристойное оскорбление священного института брака и семьи, а Арес из-за пылкой влюбленности супруги бушевал от ревности. Афродита улавливала все это — и решила во что бы то ни стало оградить Адониса от любого вреда, какой могла бы нанести ее враждебная семейка.

Поскольку ее драгоценный смертный возлюбленный, как и большинство греческих юношей и мужчин, выказывал великую страсть к охоте, пекшаяся о нем Афродита сказала ему, что он волен преследовать добычу разумных размеров и умеренной свирепости: зайцев, кроликов, горлиц и голубей, например, но ему совершенно запрещается гоняться за львами, медведями, вепрями и крупными оленями. Однако мальчишек не исправить, и когда девчонки не смотрят, они не могут не явить свою натуру и не покуражиться. Вот так и вышло, что однажды вечером возлюбленный Афродиты оказался один и напал на след вепря (некоторые полагают, что вепрь был самим перевоплотившимся Аресом). Адонис загнал зверя и уже изготовился метнуть копье и сразить, но тут вепрь бросился на него с диким ревом, клыки наголо. От ужаса Адонис уронил копье и отскочил назад, однако он был храбрым молодым человеком, смог удержать равновесие и крепко встать на ноги, чтобы встретить нападение. Вепрь пер на него, Адонис изящно, словно танцор, увернулся, зверь промазал, и Адонис схватил его за загривок. Однако зверь попался хитрый. Он дернул голову к земле, чтобы юноша решил, будто усмирил его. Пав на колени, Адонис прижал голову вепря, а свободной рукой поискал нож у пояса. Зверь учуял возможность и дернул головой, зарычав, задрал и повернул здоровенные клыки. Они распороли Адонису живот, и юноша упал, смертельно раненный.

Афродита нашла его, когда он истекал кровью до смерти, а вепрь — или то был Арес? — торжествующе хрюкая, уносился в лесную чащу. Ничего не оставалось плачущей богине, кроме как обнимать Адониса, пока он испускал дух у нее на руках. Из его крови и ее слез проросли ярко-красные анемоны, названные в честь ветров (анемои по-гречески), что так быстро сдувают лепестки с этого изысканно прекрасного цветка — недолговечного, как молодость, и хрупкого, как красота[220].