— Однажды Танатос придет за моим царевичем Тифоном, и я этого не снесу. Прошу тебя даровать ему бессмертие.

— О. Да ладно? Бессмертие, а? И все? Бессмертие. Хм. Да, почему бы и нет. Неуязвимость для смерти. И это действительно все, что ты для него просишь?

— Ну да, владыка, это все.

Что тут может быть не так? Застала ли она Зевса в хорошем настроении? Сердце у нее запрыгало от радости.

— Исполнено, — сказал Зевс, хлопнув в ладоши. — Отныне твой Тифон бессмертен.

Эос, простертая ниц, вскочила и, восторженно взвизгнув, бросилась целовать Зевсу руку. Он, кажется, тоже сделался очень доволен, рассмеялся и с улыбкой принял ее благодарность.

— Нет-нет. С удовольствием. Уверен, ты вскоре вернешься ко мне со своим «спасибо».

— Разумеется, если таково твое желание.

Вот же странный наказ.

— О, я уверен, ты явишься, не успеем и оглянуться, — сказал Зевс, все еще не в силах прекратить лыбиться. Он не понимал, что за коварный бес забрался к нему в голову. Но мы-то знаем, что проклятие Афродиты неумолимо продолжало действовать.

Эос поспешила обратно во Дворец Солнца, где ее обожаемый супруг терпеливо ждал ее возвращения. Поведала ему новость, он обнял ее и не выпускал из рук, они плясали по всему дворцу и галдели так, что Гелиос постучал в стенку и пробурчал, что некоторым вставать до рассвета.

Осторожнее с желаниями

Эос родила тифону двоих сыновей: Эмафиона, будущего правителя Аравии, и МЕМНОНА, который, когда вырос, стал одним из величайших и устрашающих воинов во всем древнем мире.

Однажды вечером Тифон, положив голову на колени Эос, отдыхал, а она задумчиво наматывала золотую прядь его волос на палец. Напевала себе под нос, но вдруг умолкла и тихонько ахнула от удивления.

— Что такое, любовь моя? — пробормотал Тифон.

— Ты же доверяешь мне, правда, мой милый?

— Всегда и полностью.

— Я завтра вечером отлучусь. Вернусь как можно скорее. Не спрашивай, куда и зачем я собралась.

— У нас разве не было уже точно такого же разговора?

Она собиралась на Олимп — на встречу с Зевсом.

— Ха! Я же говорил, что ты вернешься, ну? Говорил же я, Ганимед? Какие были мои слова, Эос?

— Ты сказал: «Уверен, ты вскоре вернешься ко мне со своим „спасибо“».

— Именно. Что ты мне показываешь?

Эос протягивала Зевсу ладонь. Что-то держала она между трепетным розовым указательным пальчиком и трепетным розовым большим. Одинокая серебристая паутинка.

— Смотри! — проговорила она дрожащим голосом.

Зевс посмотрел.

— Похоже на волос.

— Это и есть волос. С головы Тифона. Он седой.

— И?

— Повелитель! Ты обещал мне. Ты дал слово, что подаришь Тифону бессмертие.

— И подарил.

— Но как тогда это объяснить?

— Бессмертие — милость, о которой ты попросила, и бессмертие — милость, которую я оказал. Ты ничего не сказала о старении. Ты не просила вечной молодости.

— Я… ты… но… — Эос в ужасе отшатнулась. Быть того не может!

— Ты сказала «бессмертие». Правда же, Ганимед?

— Да, владыка.

— Но я решила… В смысле, разве не очевидно, чтó я имела в виду?

— Прости, Эос, — сказал Зевс, вставая. — Я не обязан истолковывать чужие желания. Тифон не умрет. Вот и все. Вы вечно будете вместе.

Эос осталась одна, и локоны ее разметались по полу — она плакала.

Кузнечик

Верный тифон и их двое задорных сыновей встретили ее во Дворце. Она изо всех сил постаралась скрыть свое горе, но Тифон почувствовал, что она чем-то расстроена. Когда мальчиков уложили вечером спать, он вывел Эос на балкон и налил ей чашу вина. Они сидели и смотрели на звезды, и чуть погодя он заговорил:

— Эос, любовь моя, жизнь моя. Знаю, о чем ты не говоришь. Я сам это вижу. Зеркало сообщает мне ежеутренне.

— О Тифон! — она зарылась головой ему в грудь и заплакала навзрыд.

Шло время. Каждое утро Эос выполняла свой долг — открывала врата новому дню. Мальчишки выросли и покинули отчий дом. Годы текли с безжалостной неизбежностью, какую не в силах отвратить даже боги.

Немногие волосы, оставшиеся на голове у Тифона, сделались белыми. Он стал чудовищно морщинистым, сжался и ослабел от старости, но умереть не мог. Голос, когда-то упоительный и чарующий, стал хриплым сухим треском. Кожа и костяк так усохли, что он едва мог ходить.

Он следовал по пятам за своей прелестной, вечно юной Эос со всегдашней преданностью и любовью.

— Прошу, пожалей меня, — скрипел он сипло. — Убей меня, сокруши меня, пусть все это закончится, молю.

Но она уже не понимала его. До нее долетали лишь шершавые писки и скрипы. Однако Эос вполне угадывала, чтó он пытается сказать.

Богиня, может, и не способна была даровать бессмертие или вечную молодость, но божественной силы в ней хватало, чтобы как-то завершить страдания своего возлюбленного. Однажды вечером, когда она почувствовала, что оба они уже не могут все это сносить, Эос закрыла глаза, сосредоточилась хорошенько — и сквозь жаркие слезы увидела, как несчастное сморщенное тело Тифона лишь самую малость изменилось: измученный старик превратится в кузнечика[216].

В новом обличье Тифон вскочил с холодного мраморного пола на балконные перила, а затем прыгнул в ночь. Она приметила его в хладном лунном свете сестры своей Селены — он цеплялся за длинную травинку, что качалась от ночного ветерка. Задние лапки выскрипывали нечто похожее на благодарное чириканье любовного «прощай». Падали ее слезы, а где-то далеко смеялась Афродита[217].

Цветение юности

Историю Эос и Тифона можно считать семейной трагедией. Греческий миф богат на множество других историй любви между богами и смертными, чаще в жанре «роковой роман», иногда с элементами романтической комедии, фарса или ужастика. В этих любовных похождениях боги, судя по всему, всегда выдерживали букетную стадию ухаживаний. «Цветок» по-гречески антос, и потому дальнейшее есть буквально романтическая антология.

Гиацинт

Гиацинт, спартанский красавец-царевич, по несчастью очаровал сразу двух богов — Зефира, Западного ветра, и золотого Аполлона. Сам Гиацинт предпочитал бесподобного Аполлона и не раз отвергал игривые, но все более настырные ухаживания ветра.

Как-то раз вечером Аполлон с Гиацинтом участвовали в спортивном соревновании, и Зефир в припадке ревнивой ярости сдул диск Аполлона с курса, и снаряд стремительно помчал к Гиацинту. Ударил его в лоб и убил наповал.

В припадке горя Аполлон не позволил Гермесу отвести юную душу в Аид и смешал смертную кровь, струившуюся из обожаемого лба, со своими божественными благоуханными слезами. Этот головокружительный эликсир пролился на землю, и расцвели изысканные