— «12», прием.

— Я «12».

— Сообразуешь движение группы. Будь внимателен!

— Принял!

Нищенко распределил трофейное оружие между разведчиками, его осталось только вынести к вертолетам. Уходим. Перебежками перемещались вдоль дувалов в обратном направлении. Где-то рядом были душманы, по которым сработали боевые Ми-24. Рассеялись и ушли?

— Есаулков, гарнитуру. «Воздух», я «Земля», работу закончил, выхожу на площадку.

— Вижу тебя, понял.

«Вертушки» ходили по кругу, высматривая противника в глиняных завалах. Мало что осталось от кишлака, приютившего зверье. И поделом! Уважаете силу? Вы ее получили.

Отделение Азарнова обеспечило нам выход к площадке, Баравков прикроет тыл. С ним пленный «душок» — пригодится, вникнем в суть «духовских» разборок. Чего они там не поделили?

Кишлак закончился — площадка. «Восьмерки» заходили на «пятачок» со стороны раскаленного солнца. Пыль. Посадка. Быстренько загрузили оружие — нормально! Все на месте! Вперед! Вертолет поплыл над землей. Мы возвращались на базу.

Перелет с возвращением на базу занял не более двадцати минут. Вот и задыхавшийся смогом Кабул. Командованию дивизии уже было доложено по радио о нашем подходе к аэродрому. Нас встречали Михаил Федорович и командир роты Комар, возможно, подойдет кто-то из заместителей командира дивизии. За это я не переживал, но видок у нас был еще тот! Грязевые подтеки на лицах, промокшие потом «хэбешки» с солевыми разводами подмышками, наверное, делали нас похожими на чертей. Вывалившись на бетонку из подруливших на стоянку «вертушек», я кивнул разведчикам:

— Становись!

И пошел навстречу начальнику разведки:

— Товарищ гвардии подполковник, разведывательная группа боевую задачу выполнила. Потерь не имеем! Командир группы гвардии лейтенант Марченко.

Всматриваясь в лица ребят, многие из которых были в липкой крови, к счастью — чужой, «духовской», Скрынников покачал головой.

— Ну, как, Валера?

— Нормально, товарищ подполковник, но человечьего мяса… Вот зверье, — показал я ему на пленных. — Детям руки отрубили…

Подошли к захваченным «духам». Подвернулись под руку — прихватили, хотя я этой задачи не ставил. Эмоции перехлестывали через край. «Мой» с переломанной грудью лежал на палатке и, похоже, отходил, а ведь я его сознательно там не добил. Пусть до конца носит свою боль и помнит о загубленных им детях! Месть? А как же? Кесарю — кесарево! Хотя о чем я говорю? Способны ли звери к сопереживанию?

— Давай своего, Баравков!

Геннадий пихнул в загривок раненого в лицо душмана, снял с его шеи удавку, но руки оставил стянутыми сзади чалмой. Залитая кровью голова была изуродована: вместо левого глаза — сплошное месиво с вынесенной пулей частью височной кости черепа. Взяв его за шиворот, я наклонил затылком вниз, чтобы осмотреть кровавую рану. К-а-артинка… Обалдеешь!

— Спроси его, Гена, зачем они убили детей? — Вмешался начальник разведки, чтобы прояснить ситуацию с кишлаком и доложить о ней командиру дивизии.

Баравков задал вопрос. Душман молчал. Стволом автомата я нанес ему колющий удар в лицо. Пленный упал на бетонку и судорожно засучил ногами. Начальник бросился ко мне:

— Отставить, Марченко!

— Есть «отставить», товарищ подполковник!

И отошел подальше от греха. «Убью!» — стучало в голове.

— Гена, повтори недоноску вопрос!

Склонившись над «духом», Баравков перевел. Пленный на удивление заговорил. Это ж совсем другое дело!

— О чем лопочет?

— Говорит, что дети пошли против воли Аллаха.

— О-о-о… Ясно. Это пустой разговор.

Я безнадежно махнул рукой и обратился к начальнику:

— Бесполезно, товарищ подполковник, пустая трата времени! Это нам ничего не даст!

— Похоже, что так. Пусть с ним ХАД разбирается, армия, — махнул рукой начальник, — мы свою задачу выполнили! Верно, Валера?

— Так точно!

— Распорядись: пленных и трофеи — в дивизию, людей привести в порядок и можно отдохнуть. Вопросы?

— Никак нет!

Михаил Федорович, пожав мне руку, пошел через медсанбат к штабу дивизии, где его ожидал с докладом генерал-майор Рябченко. Я уточнил у Комара порядок дальнейшей работы и спросил Баравкова:

— Все выгрузили с бортов?

— Так точно! С оружием разберусь.

— Стоп, Гена! Выложи, я сам!

— Понял!

Оружия было много! Его требовалось разрядить и выложить по системам видам, а представители ракетно-артиллерийского вооружения дивизии заберут его на склад. Нам было чем отчитаться перед дивизией за проведенную операцию!

Как всегда после пережитой опасности, приходила усталость, вялость и даже депрессия. Волоча ноги за Комаром, я спросил Ивана:

— Может, сделаем баню?

— Ну, а что? Без проблем.

— Хотелось бы отвлечься, Вань, и выпить за вредность положенные граммы спирта. Как там у Высоцкого? «Уколоться б и забыться и упасть на дно колодца».

— Организуем, Валер.

— Спасибо, Вань. Хотя вряд ли это поможет. Представляешь? Тоненькие ручонки лежат в рядочек с телами? Отрубали безобразным образом…

Иван успокаивающе хлопнул меня по спине.

— Пойдем, Валер, пора ехать, а с ними ещё разберемся!

У меня от напряжения прошедшего боя разболелась голова, давило в висках, а перед глазами видением стояли растерзанные тела афганских детей. Яростные расправы душманов с советскими солдатами, офицерами — понятны, по шариату мы им враги. Но зачем же подвергать мучительной смерти детей-то только за то, что они бегали в школу? Последняя операция в кишлаке перевернула все мои представления о воинской этике противника, морали и нравственности ведения с ним боевых действий. Жестокий враг понимал только силу, запугивая нас диким отношением к попавшим к ним раненым солдатам и офицерам Советской армии, телам погибших воинов, собственному населению, не вписавшемуся в мораль исламского миропорядка.

«Впредь, — в который раз давал себе установку, — работаем на устрашение: пленных — ко мне, рубить на куски не будем, но рай они заслужат от русского оружия». Я благодарил своих разведчиков, принявших суровые правила афганской войны, за понимание таких ценностей ведения боевых действий, как справедливость, соблюдение этического отношения к пленным, погибшим, мирному населению. Именно — ценностей! Душманы бросали кровавый вызов цивилизации в принципе, осуществляя массовое уничтожение ни в чем неповинных детей, людей, не имевших ни малейшего отношения к вооруженному конфликту сторон. Произошло противостояние советского солдата новой, неизведанной доселе угрозе, которая позднее расползется по миру