Ну вот смотри: я хочу быть с Тобой искренней, но ведь, ясное дело, что не смогу, не сумею сказать всего. Смотрю на звезды и говорю себе: миллиарды звезд, миллиарды миль. Ну и что, когда этого не чувствую. Я знаю, что Ты – Великий, Всемогущий, Бессмертный и так далее, но ведь только знаю, а больше-то ничего. А я, случается, так люблю звезды, как эти ханжи не могут, хоть бы не знаю как надувались, пыжились, выпендривались и шмыгали носами. А почему я звезды люблю, не скажу; вот просто не могу, не умею сказать, почему.
Вот моя молитва… Разве она умная? Нет. А можно ли назвать ее глупой? Сумбурная она, потому что и я сумбурная. Беда Тебе со мной, Боже; а подумай только, как мне с самой собой беда.
Я вот что хочу Тебе предложить.
Ты меня пока оставь, какая я есть. Подожди. Ты сам по себе, и я сама по себе, будто мы с Тобой не знакомы. Я постараюсь никого не огорчать, не смеяться, не шутить, даже молитвы буду читать, только вот без закатывания глаз, поклонов, без вздохов и постных мин. Не знаю, сколько это будет длиться: пока не «остепенюсь». Я даже не могу обещать, что постараюсь приблизить этот момент. Потому – зачем? Он сам придет.
Совсем неожиданно, внезапно мы встретимся. Не знаю, где, как, но вдруг я Тебя увижу, покраснею, сердце застучит сильнее, и я уверую. Уверую, что Ты другой, что им Ты не брат и не сват, что Тебе скучно с ними, что Ты их презираешь, что понимаешь меня, что хочешь со мной искренне и серьезно поговорить. Ты скажешь мне: «Я знаю, что они тебя от Меня отвратили, что ты не хотела верить в то, во что верят они». Ты скажешь: «Я знаю, что они Меня обманывают и лгут». Скажешь, что Ты одинок, покинут, обижен и, как и я, полон тоски и свободен, свободен, как сокол.
И станем мы соратниками: Ты и я, прыснем им смехом в глаза, возьмемся за руки и помчимся что есть духу. А они начнут нас звать, возмущенно вопить, что так не годится. А мы тогда на секундочку остановимся, один раз обернемся и покажем им язык: и Ты. И, хохоча до упаду, исчезнем у них из виду. И будем есть снег горстями.
Любимый, любимейший Боже, Ты ведь можешь себе это позволить, один-единственный только раз. Ух-х-х, какие же они скучные, фальшивые, за их грешки ждет их наказание.
Молитва простака
О Господи Боже наш, делаю, что могу. Немногое могу, потому и делаю мало. Но Ты же, Боже, знаешь, что все делаю на совесть. Не могут все быть самыми мудрыми. Каждый, как может, по силам своим, вот и я тоже, Господи Боже наш. Думается мне, что самое важное – это делать на совесть, честно. Чтобы пользу приносить, чтобы никого не обидеть. Мне думается, что, если мы свои обязательства выполняем, то и Ты доволен, Господи Боже наш. Я знаю, что не так уж много и отдаю, потому много и не прошу.
Иногда я капельку завидую, но недолго; сразу думаю: а хотел бы ты с этим человеком поменяться местами? Разве ты знаешь, что творится у другого в душе? И думается мне, что нет, наверное, на свете человека, который хотел бы с другим поменяться. Каждый уже к себе привык. Временами я сержусь, если что-то у меня не получается или не везет. Ну и что? Боже, Ты же великим грешникам прощаешь, стало быть, и мне тоже простишь.
Невелики мои грехи, невелики и добродетели. Подумаю что-нибудь иногда не так, как надо. Но главное: чтобы ни обиды, ни вреда никому не нанести. Кабы у человека было больше радостей в жизни, да поменьше огорчений и забот, может, он был бы лучше. Хотя, кто знает? Если уж такова святая Твоя воля, значит, наверное, так лучше для людей.
Не знаю, хорошо ли я молюсь, но ведь это все равно что человек говорит, лишь бы говорил, как думает, искренне, правдиво.
Что правда, не так уж много я могу сказать. Потому что чего там… Не годится рассказывать Тебе о разных своих огорчениях и хлопотах. Ты подумаешь, что я жалуюсь. Просить? Тебе покажется, что я выклянчиваю. А что Тебе может рассказать человек, чего Ты сам не знаешь, Господи Боже наш?
Вот, плету я себе под нос, чтобы хоть с кем-то поговорить. Говорят, что гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдутся. Но с каким человеком? Потому что не с каждым стоит разговаривать. Нужно стеречься, чтобы не сказать что-нибудь ненужное, а и так случается, что переврут потом твои слова. Люди и не такое умеют. А с Тобой, Господи Боже наш, можно попросту говорить. Я вот даже иногда думаю… Но, может, хватит уже? Что я Тебе над ухом все бубню и бубню. Тебе уж, наверное, надоела моя болтовня? К тому же у тебя наверняка времени нет…
Но как же приятно, Господи, все Тебе рассказать, поделиться…
Молитва ученого
Мы идем тропою истории, несем пылающие светочи и своих законов свитки. Только вперед; наш лозунг: «Почему?» Жажда понять, мыслью тайну постичь. Боже, Тайна Тайн.
Мы все – добровольцы!
Впереди задорные юноши-хоругвеносцы, имя им – песнопевцы, прекрасные наши жрецы. Своенравные, своевольные, можно сказать, – обуза на марше. Жертвенные наши первопроходцы. Это их чаще всего косит смерть в битве, ибо нет в юношах закалки. Смеются они, кровью исходя, песней смерть целуют, присягают – до гроба.
Мы любим эту безрассудную юную поросль, замираем, когда они вспугнутыми птицами срываются и улетают куда-то вперед. «И чего они там высмотрели…» – «Да кто ж знает: солнце в глаза бьет, не видно!» Каждый свое лепечет, каждый свои дива дивные расписывает, по-своему искушает. «Да тихо вы там! Дойдем – увидим!» – «Скорее, за нами!»
К Тебе,
