4

Я хотел получить еще один шанс. Хотел усовершенствовать мое покрытие… А получил ветвистые рога из золота и спасенную жизнь. Ну что же, мне его дали, мой второй шанс.

Не знаю, когда я все испортил в наших с Лолой отношениях. Теперь это не имеет значения. Я лежу в ожоговом отделении Франкфуртской больницы, в палате для особо тяжелых пациентов. Моментами я испытываю счастливую дрожь, но, уходя, она оставляет мне ощущение чудовищной вины. Прошло много дней, прежде чем я понял, что одни называют меня «чудом спасшимся», потому что обгорел только мой правый бок от плеча до середины бедра, а другие говорят: «Он счастливчик, потому что левша!»

За везение я заплатил глухотой.

Расследование не выявило злого умысла. Диверсии не было. Крыша провалилась под тяжестью снега, что спровоцировало утечку газа. Мне предстоит заново произвести многие расчеты, и это держит меня «на плаву». Иоганн Хайс уверяет, что времени предостаточно. Врачи говорят, что я «очень скоро смогу сняться с якоря». Они обещают «починить» меня не позже чем через несколько месяцев. Чудо из чудес – ровно столько же времени понадобится на оборудование новой лаборатории.

Отец уверяет – ненатурально, – что все образуется, мать плачет всякий раз, приходя сюда, говорит, что Ленни и Мария не должны видеть меня таким, могут испугаться. Она права. Конечно же права. Лола? Я не видел ее со дня смерти Мегеры, а два дня назад получил бумаги на развод. Инициатором стал я и видеться с ней отказался тоже я.

Гнев, ненависть, злоба, досада, печаль, чувство вины не покидают меня. Каждый вечер я задвигаю эти чувства в угол комнаты и молюсь, чтобы ночью их сожрал монстр, но поутру они просыпаются и выглядят лучше меня. Вот бы материализовать их и выбросить, как Библии Мегеры, в больничный бак для отходов. Может, тогда я бы понял? Вряд ли… Время тоже бессильно. Зато я верю в катастрофу. Я мечтал о лучшем мире… Жаждал второго шанса – и получил, будь он трижды неладен! Если бы Лола не изменила мне, я бы не остановился на автобане, чтобы ответить на звонок, и заехал бы на стоянку раньше Камински. Шел бы в темноте, слушая, как скрипит снег под сапогами, и успел бы обморозить лицо, нажимая на кнопки кодового замка. Запах газа я бы точно не почувствовал, и меня убило бы взрывом – придавило бронированной дверью. И сегодня я лежал бы в могиле. Я – не Камински. Нет, я не верю в погоду, но верю в бедствие. Я так сильно хотел быть лучшим, что забыл о предупреждении: «Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться». Я часто повторял, что важен лишь результат. Теперь мне известно, сколько весит каждая буква этой проклятой фразы. Она тяжела, как каменная десница, и мне приходится с этим жить. Как и с тем фактом, что жена обманывала меня с 5 июня 2009 года по 9 января 2012-го. Я провожу ночи, пытаясь подсчитать, и не могу. Просыпаюсь – живой и глухой. Она спасла мне жизнь, и она же меня убивает.

Я знаю, что убил Камински.

Завтра придет мой адвокат. Я отдам ему все бумаги. Не хочу ничего знать и ничего понимать. Потому что я, Франк Милан, не способен забыть. Даже если меня «восстановят», я не сумею возродиться. Ты была права, бабушка, я буду страдать. Но я не мертв. Я вернусь к работе, снова займу свое место и однажды смогу заниматься детьми в отведенное мне законом время.

Я скажу Лоле, что обязан ей жизнью. И заберу все, что от нее осталось.

5

Внезапно раздался шум, зазвучали голоса и смех. Бертран оторвался от экрана и наклонился взглянуть, что происходит на пляже. Человек тридцать топтали белый песок, как муравьи сахарную лужу. Он узнал длинноволосую блондинку Хлоэ Блан, она свистела, как пастух, собирающий стадо. Персонал отеля, манекенщицы всех рас с разноцветными волосами, техники, устанавливающие ограждения. Прямо у него перед носом готовилось зрелище. Он вернулся к своим фотографиям.

Два следующих номера GEO будут посвящены африканским озерам. Главный редактор оставил выбор за Бертраном – он мог начать с Южной Америки, Европы или Азии, но решил продолжать с того места, на котором остановился. В камере, отклонившей пулю – ту, что должна была попасть в сердце, – сохранилась карта памяти с отличными снимками озера Виктория. Их он и собирался поставить в первый номер. Он оценивал свою работу, разглядывал сделанные недавно портреты, свет, упавший на лицо, мысль.

Не все люди похожи, не все вызывают доверие. Некоторые отводили взгляд – от застенчивости или страха увидеть, кто они такие на самом деле. Случались секунды, когда мужчины, женщины, дети, старики, смотревшие в объектив, давали ему больше, чем любому другому человеку в жизни каждого из них. Я могу обессмертить мгновение. «Я отдала тебе все, что могла, Бертран». Мне нужно больше. Он закрыл глаза и вспомнил взгляд Лолы – тот, что был у нее в аэропорту Франкфурта. Это был восхитительный, мучительный, нежный, жестокий, страшный взгляд…

Родители вернулись домой и не нашли в почте ни слова от Лолы. Что теперь? Я все еще нужен тебе? Я должен посмотреть тебе в глаза, чтобы понять. Почему ты не звонишь? Не готова? Нуждаешься во времени? Не можешь просто так бросить Франка? А со мной хочешь жить? Я жду известий, Лола.

Бертран потер лицо ладонями. Слух резал визгливый голос Хлоэ. Он поднял голову: группа медленно мигрировала к воде. К четырем пальмам, растущим у самой кромки. Бертран захлопнул дверь хижины и пошел к ним. Очень молодая платиновая блондинка послушно принимала позы по команде фотографа в ультракоротких шортах. Она повернулась к Бертрану и подмигнула, приглашая присоединиться, протянула ему фотоаппарат и продолжила давать указания, а он сделал с десяток кадров и получил удовольствие.

– Следующая!

– Будет через две минуты!

Хлоэ нежно обняла Бертрана.

– Рада снова тебя видеть.

– Почему вы здесь? Что было не так на Занзибаре?

– Цвет песка. Оказался слишком белым – для белых платьев.

– Я не заметил белоснежных нарядов, – удивился Бертран.

– Прибудут с Дафной и Анжелой. Между нами говоря, она – та еще сучка… Я об Анжеле. Три дня строила мне «козью морду» с белыми платьями на белом песке. Не скажи мне Дафна, что здесь пляж будет золотым, умотала бы в Париж – заниматься дочерью.

– Сколько ей?

– Лили 5 лет. Моя жена – замечательная мать.

– Хочу снимать вашу свадьбу.

– Как только примут закон[56], дорогой! Я не теряю веру в человечество.

Бертран улыбнулся, и Хлоэ успела щелкнуть его, прежде чем вернуться к очередной модели. Двухметровая девица в оранжевом платье – точно такое же было на Дафне – развела руки, и