Проницательный Ханс умел угадывать правду не хуже заправских колдунов, и на сей раз интуиция тоже его не подвела. Когда обещанная стража проводила нас ночью прямиком к алтарю, мы убедились, что центром всеобщего внимания на сей раз и впрямь оказался Кенека. Интересно, что это был уже второй суд над ним, на котором нам довелось присутствовать. Но еще более любопытным мне показалось то обстоятельство, что даже сдержанные дабанда, за многие века благоденствия и строгого правления жрецов ставшие ко всему безразличными, дружно проявили живой интерес к этому событию.

Ибо все до единого горожане и многие жители окрестных деревень собрались в ту ночь на площади перед алтарем. Жрецы тоже присутствовали здесь в полном составе. Астрологи наблюдали за небом со своих башен и громко объявляли присутствующим послания звезд, а в перерывах между ними хор, скрытый за алтарем, заводил ритуальные песнопения. Священный огонь горел, как сигнальный маяк, гораздо ярче, чем прежде. Право же, он напоминал пылающую печь.

Перед алтарем в отблеске пламени стоял Кенека, связанный и под охраной, а по обе стороны от него сидели члены Совета Тени в белых одеждах. Они представляли то ли судей, то ли присяжных, а скорее всего, выполняли обе эти функции сразу. Рядом с ними стоял Кумпана. В этом спектакле ему отводилась роль обвинителя.

После того как нас с Хансом доставили на площадь и усадили неподалеку от Кумпаны, прямо напротив Кенеки, началось разбирательство. Думаю, нет нужды описывать его в подробностях; если говорить вкратце, то глава Совета просто перечислил все преступления Кенеки, начиная с пространного рассказа о совершенном в юности святотатстве по отношению к бывшей Энгои – прегрешении, приведшем к его изгнанию или бегству. Похоже, вина этого человека была куда большей, чем мне казалось. Затем последовал рассказ о злодеяниях, свидетелями которых я был сам.

Наконец обвинительная речь закончилась, и Кенеке по традиции предоставили последнее слово. Он с достоинством заявил, что дабанда не имеют никакого права его судить, поскольку он является законным вождем этого народа. Правда, вменяемые ему преступления не отрицал и не оправдывался, наверное понимал, что им нет прощения.

Когда он закончил, Кумпана обратился к Совету и жрецам:

– Что скажете? Виновен ли Кенека?

– Виновен, – ответили они в один голос.

Народ, собравшийся на рыночной площади, вторил им согласным гулом.

Тогда Кумпана крикнул астрологам на башнях:

– Какое возмездие за свои грехи, совершенные против Тени и народа, заслужил предатель Кенека, тот, кого прокляла сама Энгои?

Предсказатели на башнях вгляделись в звезды, как будто ища у них ответа, и разом заговорили на незнакомом мне языке. Наконец астролог, который стоял справа, воскликнул:

– Внемлите гласу небес! Пусть тот, кто погасил огонь, накормит его!

Глядя, как вспыхнуло пламя, когда жрецы подбросили в костер еще дров, я в недоумении сказал Хансу, что, по-моему, топлива в костре и так вполне достаточно.

– Ох, до чего же баас недогадлив! Разве не ясно, что они собираются принести Человека-сову в жертву? Женщина, которая доставляет нам в хижину еду, рассказывала, что так здесь поступают со всяким, кто осмелится поднять руку на Тень Энгои, а иногда и с ее мужем, если тот ей надоест.

– Боже мой! – воскликнул я, побледнев.

Прежде чем я успел произнести еще хоть слово, трус Кенека, уступивший Арклу свои привилегии в обмен на жизнь, с перекошенным от страха лицом и выпученными глазами, начал молить меня о спасении.

Не помню, что именно я попытался было сказать в его защиту, но Кумпана сразу осадил меня, заявив, что на жертвеннике вполне хватит места для двоих. Он пояснил, что по древнему закону земли Моун тот, кто защищает приговоренного к смерти преступника, должен разделить его участь.

Услышав это, я с достоинством встал, медленно спустился по ступенькам, прошел сквозь толпу зевак и направился к нашему дому. Мне было невмоготу смотреть, как человека, каким бы мерзавцем он ни был, сожгут заживо.

– Прощай, Макумазан! – крикнул Кенека, когда я поравнялся с ним. – На беду повстречал я тебя! Передай своему другу, белому вору, который украл ту, что принадлежала мне, если встретишь его прежде, чем покинуть эту землю, что придет день, когда вместо ее губ он тоже поцелует пламя костра!

От этих жестоких слов вся моя жалость к Кенеке пропала. Ведь он рассчитывал таким образом посеять во мне беспочвенные страхи и сомнения, да и в Аркле тоже, если я все ему передам.

– Перестань говорить глупости и умри достойно, как мужчина, – сказал я ему.

Если даже Кенека и ответил, я его не расслышал, ибо жрецы снова затянули свою варварскую песню, заглушая все вокруг. На краю площади я невольно обернулся. Как раз в эту минуту его бросили в огонь: в пламени костра вырисовывался могучий силуэт Кенеки. Люди, до сих пор хранившие молчание, разразились радостными криками.

Немного погодя меня нагнал Ханс.