он указывает молодежи путь в светлое будущее. Правда студенты 1950-х считали, что у будущего есть вполне конкретный адрес: указывает плехановская длань ровнехонько на пивной бар, в котором студенты и проводили большую часть свободного времени.

Вообще, 1950-е были годами невиданной активности студентов. И главное, в чем она проявлялась, – студенты писали стихи.

Вернее, не так. Стихи в то время в Ленинграде писали не только студенты. Стихи в этом городе писали все: молодежь, рабочие на фабриках, бюрократы в высоких кабинетах, школьники, научные сотрудники, – далее везде. Литературные объединения существовали при каждом Доме культуры, при всех крупных заводах, при Дворце пионеров, нескольких газетах, а самое лучшее – при Горном институте. Главным же событием начала 1950-х стал Турнир поэтов, прошедший в Технологическом институте. Именно после того мероприятия стало ясно: то, что было, прошло. Отныне все и в городе, и в мире станет по-другому.

В турнире участвовали все, кто потом станет определять лицо ленинградской культуры. Все кудлатые гении, которым предстояло спиться и мучительно загнуться, все поэтессы, которые со временем станут подругами спивающихся гениев, а также трое самых главных ленинградских поэтов той эпохи: Рейн, Бобышев и Найман.

Все трое числились студентами именно Технологического института. Правда, до учебы руки у них доходили редко, да и о карьере технологов никто из них не помышлял. Ближе к полудню парни встречались в холле института под громадными, еще дореволюционными часами (часы в холле сохранились до сих пор, можете зайти посмотреть) и дальше шли совсем не на лекции, а по адресу, указанному бронзовым Плехановым. Сидеть в прокуренном помещении, отхлебывать что-то из бокала, тусоваться… тусоваться… тусоваться… и читать друг другу только что написанные стихи.

2

Итак, будущих звезд поэзии было трое. На тот момент им едва исполнилось по двадцать два – двадцать три, и единственное, что каждый имел за плечами, это детство, не сказать что безмятежное.

К моменту снятия блокады в Ленинграде выжило меньше пятидесяти тысяч человек мирного населения. То есть лишь один из сорока довоенных жителей. Бомбардировками было уничтожено каждое восьмое – десятое здание. Но уже в 1946-м обезлюдевший, пустой и страшный Ленинград начали заново заселять жителями сожженных фашистами деревень. В основном из Псковской и Тверской областей. Людей просто пересчитывали по головам, железнодорожными составами доставляли на Московский вокзал, а там выдавали ордер: такая-то деревня заселяет такие-то дома по такой-то улице. Ищите подходящие помещения и обустраивайтесь как знаете.

С развлечениями в городе было туго, но власть по-своему старалась решить и этот вопрос. Например, осенью на площади перед кинотеатром «Гигант» при большом скоплении народа были повешены семеро нацистских преступников. На старых черно-белых фото видно: чтобы взглянуть на аттракцион, горожане пришли целыми семьями. В оконных стеклах отражалось солнце. Люди улыбались и что-то ели. Когда из-под немцев выбили опору и те завыгибались в воздухе, кое-кто пытался аплодировать.

В сентябре детям было предписано начать обучение в школах. Дюжие деревенские хлопцы натянули форму и отправились грызть гранит познания. Поэт Дмитрий Бобышев вспоминал:

Я ненавидел тупые физиономии одноклассников в суконных рубахах, с сумками из-под противогазов для ношения учебников и в больших подшитых валенках. Основным развлечением у них было замахнуться, и тот, кто в ответ отшатывался, получал за испуг «сайку» с присказкой:

– Сегодня праздник обороны, выделяем макароны!

Заправилами в классе были те, кто за время блокады и эвакуации пропустил два – три года и набрался совсем не ученического опыта. Сидевший впереди меня Чесноков сообщал соседу по парте о свидании с девицей накануне:

– Пошкворились, – говорил он умиротворенно.

Школы в те годы были не такие, как сейчас, а отдельно для мальчиков, отдельно для девочек. Согнанные в класс мальчишки разных возрастов и абсолютно разного происхождения притирались друг к другу с трудом. Тощие еврейские знайки из приличных семей не нравились деревенским паренькам, которым еще только предстояло стать ленинградцами.

Анатолий Найман вспоминал, что его классный руководитель заставлял учеников подбрасывать в воздух дневники и с размаха лупил по ним ногой, как по футбольному мячу, впечатывая в стену. Под стать педагогам были и ученики. Иногда на переменах они валили кого-нибудь из малолеток на стол, стаскивали штаны и мазали письку фиолетовыми чернилами. Науку страсти ребята осваивали по надписям на парте в духе: «Любовь – как костер: не кинешь палку – погаснет!». Светлых воспоминаний о школе ни у кого из трех будущих поэтов не осталось.

Бобышеву общение со сверстниками далось особенно нелегко. В школе у него отнимали бутерброды и воровали теплые варежки. Накануне поступления в институт гопники прямо на улице отлупили его палками. Ну а к выпускному курсу дошло до удара заточкой в бок.

Просто пьяные привязались на улице. Они ахнули меня сзади заточенным напильником в правый бок, туда, где печень, что смертельно. Но самодельный стилет угодил в хлястик ремня, соскользнул и, на миллиметры минуя печень, пошел рушить требуху моего кишечника.

Помощь прибыла быстро. Я был прооперирован опытным хирургом, который отбывал последнее дежурство перед выходом на пенсию. Он не

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату