Пыл, с которым произнесены два этих слова, вызывают на ее лице румянец благодарности, Адела делает шаг вперед, словно собирается пожать полковнику руку. И она вполне могла это сделать, если бы выражение его лица не подсказало, что согласие еще не получено. Есть еще нечто, еще два слова. Вот они:

– При условии.

Эта фраза охлаждает огонь благодарности. Условия! Ей неизвестно, каковы могут быть эти условия, но зная характер Хиля Ураги, она вполне может предположить, что они будут суровы.

– Назовите их! – требует она. – Если это деньги, то я готова платить. Хотя имущество моего брата, как я слышала, отобрано, моего контрибуция не коснулась. У меня есть богатства: земли, дома. Заберите все, но сохраните Валериану жизнь.

– Вы можете сохранить ее, не истратив ни единого клако[90]. Достаточно вам проявить милость.

– Что вы имеете в виду, сеньор?

– Чтобы объясниться, я использую образ, о котором уже упоминал. Голова вашего брата обречена. Но рука может спасти ее.

– Я по-прежнему не понимаю вас. Рука?

– Да, ваша рука.

– Как?

– Будучи вложена в мою, соединена с ней узами брака. Вот все, чего я прошу.

Адела вздрагивает, как если бы ее ужалила змея, потому как внезапно понимает все.

– Все, чего я прошу, – продолжает полковник в приступе жгучей страсти. – Я, кто любит вас всей душой, кто безнадежно любил долгие годы. Да, сеньорита, с самых ваших школьных лет – я был тогда невежественным, диким юнцом, сыном ранчеро, и лишь издалека осмеливался любоваться вами. Но больше я не селянин, но человек обеспеченный, которому государство доверило власть, сделав меня достойным выбирать невесту среди самых знатных представительниц этой земли. И даже пойти под венец с доньей Аделой Миранда, у ног которой я распростерт!

Произнося эту речь, Урага опускается на колени, и остается ждать ответа. Но ответа нет. Девушка стоит словно окаменевшая, лишившись дара речи. Ее молчание вселяет в него надежду.

– Донья Адела, – продолжает полковник просительным тоном, как будто тем самым способен увеличить шансы на положительный ответ. – Я предприму все, чтобы сделать вас счастливой. Все, что способен сделать муж. И не забывайте о жизни брата! Спасая ее, я рискую своей собственной. Мы только что обсуждали с ним эту тему. Он не возражал – напротив, согласился, чтобы вы стали моей.

– Что вы сказали? – спрашивает она с удивлением. – Я не верю вам. Не поверю, пока не услышу это из его собственных уст.

С этими словами она стремительно огибает коленопреклоненного соискателя, и прежде чем тот успевает встать или вытянуть руку, чтобы помешать, выбегает из палатки и устремляется к месту, где, по ее представлению, держат пленников.

Вскочив, Урага бежит за ней. Он намерен догнать девушку и вернуть назад, пусть даже для этого придется ее нести. Но уже слишком поздно. Прежде чем офицер успевает настичь ее, Адела оказывается подле связанного брата. Она падает на колени и обнимает дона Валериана, губы ее прижимаются к его лбу, его щеки орошаются ее слезами.

Эта сцена разрывающей сердце привязанности не длится долго. Через несколько секунд ее прерывает тот, по чьей вине она и случилась. Урага, поспешивший следом, прибегает на место и останавливается, созерцая картину. Этот спектакль растопил бы и каменное сердце, но ничуть не смягчил его. Лицо улана черно от ненависти, глаза сверкают как угли.

Первый его порыв – приказать Гальвесу растащить брата и сестру. Следующий – сделать это самому. Он уже собирается ухватить Аделу за руку, но передумывает. Но это не жалость и не проблеск человечности – подобным чувствам нет места в его груди. Причиной всему надежда, внезапно зародившаяся в мозгу, что если повторить свое предложение этим двоим вместе, то больше шансов прийти к договоренности.

По выражению их лиц Урага видит, что до его прихода брат с сестрой едва успели обменяться парой торопливых слов, которых им хватило, однако, чтобы поделиться сделанным каждому по отдельности предложением. Это его не пугает, напротив, лишь укрепляет в намерении возобновить попытку, прибегнув, если потребуется, и к угрозам.

В пределах слышимости нет никого, кого полковник мог бы опасаться. Гальвес охраняет вдалеке дона Просперо. Роблес в палатке, но о нем Урага даже не вспоминает. Что до индейской девушки, которая стоит, трепеща, поблизости, то ее можно не брать в расчет. К тому же, негодяй как никогда не страшится последствий.

– Дон Валериан Миранда! – восклицает он, восстанавливая сбившееся от бега дыхание. – Как понимаю, ваша сестра рассказала о том, что