мошну, вы обеспечите церемонию вопреки любым протестам. Но их и не будет.

Урага поджигает очередную сигару и курит, погрузившись в размышления. Совет подчиненного повлиял на него, заставил посмотреть на дело в ином свете. В конечном счете, какой вред в том, если Миранда останется жив? Для него ужасная месть состоит уже в том, чтобы видеть сестру женой того, кого она с презрением отвергла. Но если дон Валериан, если они оба откажутся, что тогда?

Этот вопрос обращен к Роблесу.

– Ваше положение ничуть не ухудшится, – отвечает адъютант. – Вы сможете вернуться к плану, на который намекали, но в который решили меня не посвящать. Определенно, попробовать сначала прибегнуть к моему плану, что не повлечет никакого вреда. Результат будет известен в десять минут.

– Я попробую, – восклицает Урага, вскакивая на ноги и поворачиваясь к выходу из палатки. – Вы правы, Роблес. Это запасная тетива к луку, о которой я думал. Если она выдержит, прекрасно. А если лопнет… В таком случае, прежде чем завтра солнце встанет над нашим лагерем, гордая дева потеряет брата, и единственным ее шансом обрести защиту будет принять руку Хиля Ураги.

С этими словами полковник тушит окурок сигары и широким шагом покидает палатку в намерении либо добиться от Аделы Миранды согласия на помолвку, либо подписать ее брату смертный приговор.

Выйдя из палатки, Урага в задумчивости останавливается. Предложенный Роблесом образ действий кажется вполне разумным. Если добиться согласия девушки, остальное можно уладить без труда. В приграничных пуэблито сыщется достаточное количество священников, готовых склониться перед властью более могущественной, чем власть церкви – даже в Мексике, этом раю для падре. Золото перевесит все сомнения по поводу законности брачной церемонии, какими подозрительными не выглядели бы, обстоятельства, при которых жених и невеста идут к алтарю. Уланский полковник прекрасно это понимает.

Но есть еще моменты, которые следует хорошенько обдумать, прежде чем давать делу ход. Эскорт не должен знать лишнего. Тут десять человек, все головорезы, как на подбор, питающие к командиру братские чувства. У каждого за плечами какое-нибудь преступление, а многие запятнали душу убийством – ничего странного для мексиканского солдата при режиме Санта-Анны. Этот факт и среди офицеров не редкость.

Отделяясь от главных сил, Урага подбирал людей с прицелом на исполнение зловещего замысла. Эти ребята как раз из тех, кто поможет в любом кровавом деле. Стоит ему отдать приказ расстрелять или повесить пленников, они выполнят его с готовностью спущенных со сворки гончих, радуясь жестокой забаве. Но все же полковнику не хочется посвящать их в тайны нынешнего своего плана. Уланам ни к чему слышать разговор, который он собирается завести с пленниками, и способ избежать лишних ушей приходит на ум сам собой.

– Ола! – окликает он кавалериста с шевроном на рукаве, старшего среди прочих. – Подойдите-ка сюда, сержант!

Сержант подходит и берет под козырек, ожидая дальнейших распоряжений.

– Командуйте седлать лошадей! – бросает Урага.

Приказ отдан, и вскоре солдаты стоят у стремени, пытаясь понять, по какой надобности их так неожиданно отправляют.

– По коням! – отдает команду полковник через посредство унтер-офицера. – Скачите вверх по реке и выясните, если ли где выход наверх. Берите с собой всех, оставьте только Гальвеса для охраны пленников.

Получив эти инструкции, сержант снова берет под козырек. Затем, повернувшись к стоящим чуть поодаль уланам, передает команду. Кавалеристы вскакивают в седла и покидают место действия. Остается один только Гальвес – как старому «приятелю» полковника и участнику не одного совместного преступления, ему дозволяется слышать все.

Маневр не ускользает от внимания двоих, лежащих связанными под деревом. Разгадать его смысл они не в силах, но не ждут для себя ничего доброго. Хуже того, Урага подзывает к себе Гальвеса и шепчет что-то ему на ухо.

Недобрые предчувствия усиливаются, когда часовой возвращается, распутывает узел на лодыжках у доктора, поднимает его и ведет прочь. Когда Гальвеса спрашивают, в чем дело, тот не утруждает себя ответом, просто буркает грубо, что получил приказ разделить пленников. Схватив врача за руку, он отводит его на несколько сот ярдов в сторону, снова укладывает на землю и встает на караул. Это действие выглядит подозрительно, внушает опасения, причем не столько у дона Просперо, сколько у самого Миранды.

Последний недолго теряется в догадках. Почти сразу же место, занятое недавно другом, занимает враг. Рядом ним стоит Хиль Урага.

Следует пауза без слов, только обмен взглядами: дон Валериан смотрит с вызовом, Урага – с торжеством. Но ликование в глазах последнего несколько сдержанно, словно в ожидании развязки, способной либо выпустить его наружу, либо пригасить.

Молчание нарушает улан. Это первое его обращение к бывшему начальнику с той минуты как тот стал его пленником.