Была пятница, в пятницу вечером после богослужения евреи обычно поют дома песнь, посвященную добрым Ангелам, которые охраняют человека в течение всей недели, а в пятницу освобождают место другим. Итак, евреи той песней с одними Ангелами прощаются, а новых приветствуют. И вот Айзек пришел именно в то время, когда раввин Мейер, спев последние строки, вдруг замолчал, углубился в мысли, и только через час очнулся, а все присутствующие, затаив дыхание, терпеливо ждали, когда он откроет глаза и объяснит причину такого странного поведения. И раввин наконец открыл глаза и сказал:

– Провожая Ангелов будней, я оказался у ворот Рая и заглянул внутрь. А тут вижу – едет фура, запряженная парой лошадей, которых погоняет здоровый такой балагула, посвистывая кнутом. Я очень удивился, как мог попасть в Рай такой балагула вместе с лошадьми и подводой, да еще и на такое почетное место – прямехонько у самых ворот. И тут мне все объяснили. Этот балагула, мол, зовется ребе Израэль. Он был при жизни великим грешником и ничего хорошего не сделал, но один хороший поступок открыл ему врата Рая.

Это было зимой во время сильного мороза. Балагула Израэль вез путешественников в Сокаль, все они были укутаны в теплые плащи и прятались в крытых санях. Извозчик вскоре сильно замерз, и, чтобы согреться, пошел рядом с санями. Вдруг нога его споткнулась обо что-то твердое под снегом. Извозчик остановился, посмотрел и вытащил из-под снега полумертвого человека, который, казалось, уже несколько часов здесь спит. Извозчик стал приводить его в чувство, растирать снегом, вливал ему водку в рот, потом укутал своим плащом и положил на телегу. Когда замерзший восстановил силы, то рассказал, что отправился на богомолье к своему цадику в Бэлз, а когда мороз и усталость сморили его, он заснул. Балагула, грубиян и неотеса от природы, конечно, не разбирался, что такое паломничество к цадику, когда никакие морозы, никакие ливни или жара не могут стать преградой, если душа верного рвется к святому. Так что он насмехался и смеялся над бедным евреем: «Эх ты, бездарь, как можно в такой мороз переть пешком в такую дальнюю дорогу, да еще в такой легкой одежде. Какое у тебя может быть важное дело к цадику? Неужели цадик не подождал бы?».

Так вот он насмехался над замерзшим жидом, а тот лежал, трясся, Бога благодарил и спасителя своего благословлял. Остановившись в корчме, извозчик крикнул: «Сегодня вы должны мне дать двойную порцию. Я нашел по дороге замерзшего неудачника. Чуть не окоченел под снегом».

Накормил он бедного еврея, не переставая все время над ним потешаться. Потом отвез его в Сокаль и там хотел отпустить, чтобы дальше шел сам в Бэлз, но подумал: «Как я могу этого глупого еврея отпустить одного в дорогу. Чего доброго, снова грохнется в снег и загнется к черту». Итак, отвез он жида в Бэлз. Жил тот жид, жил после того случая два года, посвятив себя науке и молитвам, не забывая при этом молиться за своего спасителя.

Когда же он умер, на том свете поинтересовались у него, кого он выбирает другом в раю. Жид ответил: «Я выбираю другом балагулу ребе Израэля». Начали искать его среди умерших, но человека с такой фамилией нигде не было. Наконец нашли его среди живых, однако время его смерти было еще далеко. Набожный еврей оставался одиноким и ждал настойчиво избранного им товарища. Когда пришло время смерти балагулы, на небе убедились, что не было такого греха, которого бы он не совершал. Как такому грешнику позволить стать товарищем набожного еврея? Но жид напомнил небесным властям о поступке балагулы и сказал, что всю свою богоугодную деятельность за последние два года он осуществлял во славу этого балагулы, не переставая за него молиться. Так и приняли его в Рай. Но балагула, оглядевшись и разведав, что в Раю за жизнь, сказал: «О-ой, боюсь я, что буду только всем глаза мозолить. Так как ни молиться, ни обучать, как другие, я не умею. Мне бы телегу и пару лошадей…»

Так и произошло. Уважили его желание, и балагула смог продолжить свое любимое занятие. Вот все то время, – заключил цадик Мейер, – пока вы видели меня, погруженного в мысли, я слушал этот чудесный рассказ.

Айзек очень обрадовался, что пришел как раз вовремя, чтобы услышать такую диковинку, а затем склонился перед раввином и рассказал ему о неприятностях аптекаря и поинтересовался, не был бы ребе так любезен, чтобы посоветовать что-нибудь. Раввин Мейер подумал с минуту и ответил, что, может, и мог бы помочь, если бы пришел на суд и услышал все, что там происходит, но кто же его, еврея, пустит на суд к гоям. На это Айзек сказал, что возможность слушать процесс суда будет, судить будут аптекаря при открытых окнах, поскольку все желающие в зале никак не поместятся, а интерес у всего города огромен. Ребе согласился прийти в магистрат при условии, что Айзек обеспечит ему кресло, потому что стоять он так долго не сможет.

Между тем Рута прошлась по берегу и расспросила, не было ли чего интересного утром на причале, и услышала о всаднике на коне, который примчался в последнюю минуту перед тем, как лодка должна была отчалить от берега. Кто-то из лодочников узнал во всаднике Лоренцо. Затем Рута нашла и мальчишек, и те указали на Стася, который разговаривал с Лоренцо. Стась рассказал, что ему поручено было занести сумку к пану аптекарю, но он замешкался и не успел прийти за ней раньше цепаков. На вопрос, передавал ли всадник что-то еще, парень отрицательно покачал головой. Хотя он и знал Руту, но считал, что не может нарушить клятвы. Рута заподозрила, что он что-то скрывает, потому что мальчишка заикался и краснел, она положила ему руку на плечо и сказала:

– Стась, подумай хорошенько, ты ничего не забыл? От этого может зависеть жизнь пана доктора. Разве он не был к тебе добр?

Стась закивал головой и задумался. Будет ли хорошо, если он нарушит клятву и отдаст письма не доктору, а Руте? Конечно, он ее знал, но клятва есть клятва. Он хотел покачать головой, но Рута его опередила:

– Я вижу, что ты не все мне рассказал. Но если доктора приговорят к смертной казни, ты этого не простишь себе до конца жизни.

И Стась сдался.