Правда, волостной управитель Алим-бай дал Юнуске какую-то бумагу. Читали эту бумагу и мулла Ахмет, и кази Юнус, и оба они сказали, что Юнуске следует получить пятьсот рублей за отобранную у него землю. К кому только ни ходил Юнуска с этой бумагой, кому только ни подавал он просьбы! Но денег за отчужденную землю так он и не получил.

Пошел, наконец, Юнуска к самому губернатору и подал ему прошение.

Прошло после этого месяца три.

Вдруг вызывает Юнуску Алим-бай. Пошел Юнуска к волостному, да не рад был, что пошел.

— Так ты жаловаться вздумал на меня генералу? — закричал тот. — Хорошо, я с тобой рассчитаюсь.

С этими словами кликнул волостной своих джигитов.

На зов Алим-бая прибежали три молодца.

Схватили они Юнуску и больно избили его нагайками.

А волостной стоит и посмеивается.

— Вот тебе четыреста девяносто рублей. Сколько не хватает еще до пятисот, говори, мерзавец!

Молчит Юнуска, а сам дрожит, как осиновый лист.

— Ну, так, — обращается к нему волостной, — за мной остается еще десять рублей, вот они.

Бросил он десятирублевую бумажку и ушел в свою саклю.

Не взял этих денег Юнуска и рад был, что унёс свою шкуру со двора мин-баши.

Поплакал арбакеш, погоревал вместе со своей женой над разоренным гнездом да и успокоился. Решил он, что нет управы ни над хакимом, ни над Алим-баем.

Теперь, когда толстяк заявил о том, что народ вместо хакимов да волостных управителей будет ставить своих людей, Юнуска но мог этому поверить.

«Алим-бай такой богач! Сколько у него джигитов, да, наконец, за него и русское войско заступится; где же с ним управиться народу».

Посидел Юнуска на базаре с новыми товарищами и поздно вечером вернулся к своей хижине.

— Ишь, как громыхает, проклятый, — пробормотал он вслед промчавшемуся поезду и громко постучал в ворота.

— Хамра, а Хамра! — крикнул Юнуска подходя к низкой двери своей сакленки, состоявшей из одной закоптелой конуры.

— Нима, — раздался оттуда резкий женский голос.

На пороге показалась в грязной ситцевой рубашке узбечка с повязанной желтым платком головой. На руках у нее было маленькое голенькое существо, похожее скорее на обезьянку, нежели на ребенка.

— Ты ела сегодня, Хамра? — заботливо осведомился Юнуска у жены.

— Ела немного, — отвечала та, — а почему ты меня об этом спрашиваешь?

— А вот почему, — отвечал Юнуска. — Я решил завтра продать нашу саклю, а тебя сегодня же отвезти к твоим родным.

— Как знаешь, — равнодушно ответила женщина, — как прикажешь, так и будет, — покорно прибавила она.

— Так вот, возьми десять копеек и купи себе дыню и лепешек, покушай и собирайся в дорогу.

Как рассчитывал Юнуска, так оно и случилось.

За саклю и уцелевший участок земли получил он сто рублей от местного торговца дынями Мустафы.

Продал он свою старую арбу, но с лошадью никак не решался расстаться. «Послужит еще мне годика два мой гнедой», подумал арбакеш. Спрятал он деньги в пояс и, забравшись в седло, поехал легкою рысцою к базару.

Прошла неделя, и никто из прежних знакомых не узнал бы теперь Юнуску-арбакеша.

В новой арбе, с покрышкой из чистых свежих плетенок, возил Юнус богатых купцов. На нем теперь был красный ситцевый халат и прочные черные сапоги, густо смазанные бараньим салом.

По вечерам он забирался в чай-ханэ на каком-нибудь из базаров. Наевшись досыта плова, он подбрасывал корму своему гнедому работнику, отдыхавшему на дворе Караван- Сарая. Даже Хамре переслал Юнуска десять рублей через одного знакомого арбакеша.