«Много, много денег надо на все это», со вздохом подумал арбакеш, а как взглянул на свой покрытый заплатами халат да рваные сапога, то только махнул безнадежно рукой.

— Ну, поедем дальше, — обратился Юнуска к своему гнедому работнику. Он снова уселся в седло и, упершись в толстые оглобли своими изодранными сапогами, подумал:

«Продам-ка я свою саклю, а, пока не обзаведусь новым домком, отошлю жену к родителям, пусть им в хозяйстве подсобляет; а арбу справить необходимо, иначе с голоду пропадешь!»

Дорога тянулась вдоль узкой улицы большого узбекского города.

Справа и слева высились глиняные серые дувалы, за которыми скрывались дома, называемые в Туркестане саклями.

Только огромные деревянные ворота поднимались то справа, то слева над глиняными заборами.

Каждый дом был окружен тенистым садом со множеством фруктовых деревьев, между которыми журчали арыки.

Был март месяц, и абрикосовые деревья стояли, сплошь усыпанные бледно-розовыми цветами.

«А много в нынешнем году будет урюка, — подумал Юнуска, — хорошо тому, у кого большие фруктовые сады».

Все больше и больше стали попадаться навстречу нарядные арбы. Все чаще приходилось Юнуске сторониться и пропускать обгоняющих его арбакешей.

Наконец, он въехал в запруженную пестрой толпой улицу.

Справа и слева были расположены лавки с различными товарами, перед которыми стояла толпа покупателей. Купцы суетились. предлагая им свои товары.

В пестрых, цветных халатах, с чалмами на головах или в щегольских тюбетейках чинно переходили от одной лавки к другой узбеки.

Они спокойно выбирали нужную им вещь и начинали торговаться с хозяином. Тут были и женщины в своих серых халатах, скрывающих их с головою. Лица их были скрыты за черными волосяными покрывалами. Некоторые держали на руках грудных младенцев.

Вот, мерно покачиваясь, прошла вереница верблюдов, нагруженных огромными кипами прессованного хлопка. Маленькие ослики, семеня ногами, тащили на своих спинах огромных, по сравнению с ними, седоков.

Дервиши (монахи) в остроконечных шляпах и рваных халатах, с большими посохами в руках, громко галдели, напевая священные стихи из корана.

В одном углу базара, весь в язвах, с растрепанными отросшими волосами, кричал дивана (сумасшедший), взывая о помощи к правоверным.

Под большими навесами, накрытыми грубым холстом и плетенками из камыша, были устроены возвышения, напоминающие огромные четырехугольные кровати.

Они были сплошь застланы коврами.

Тут, на разбросанных подушках или попросту на ковре, сидели кружками и старики и молодые. Слуга подавали им чай в медных резных кунганах и подносили любимое узбеками курево — чилим. Отпивая глоток чаю и вдоволь накурившись, сосед передавал соседу и чашку и чилим, предварительно обтерев полою своего халата конец Камышевой трубки — этого курительного аппарата.

На большом блюде подавалось угощение, состоящее из разных сладостей. Тут были: фисташковые орехи, изюм, сушеный урюк и сахар. Такое угощение в Туркестане называется достарханом.

Уже подъезжая к базару, Юнуска почувствовал соблазнительный запах плова, и у него защемило в желудке.

Ведь для каждого мусульманина плов этот являлся излюбленным кушаньем! С какой завистью смотрел теперь Юнуска, как повара возились над ним в чай-ханэ. Они резали сочный лук тонкими кружками, поджаривали его в котлах с топленым салом, затем швыряли туда мелко изрезанную баранину, потом тонкие ломтики моркови, рис…

Через полчаса готовый плов вываливался на блюдо и подавался гостям.

Тут начиналось настоящее пиршество. Засучив длинные рукава своих халатов, пирующие ловко захватывали концами своих пальцев жирные крупинки риса, прижимали их к ладони и ловко клали себе в рот, не обронив ни одного зернышка.

Не выдержал такого зрелища проголодавшийся арбакеш.

Пошарил он в своем поясе[14] и нашел в нем тридцать копеек.

Быстро повернул он свою арбу в первый Караван-Сарай, купил сноп клевера и начал выпрягать своего гнедого. Лошадка почуяла запах душистой травы и, нетерпеливо заржав, потянулась к снопу.

Успокоилось голодное животное только тогда, когда ее хозяин, привязав ее к столбу, задал ей корму и медленной поступью побрел к чай-ханэ.