Но ведь изволь понять, мы в тех же краях, по тем же дорогам, что и французский император, флангами да следом шли. Для нас после французов-то пути еще хуже были, а погода все та же.

– Однако вы начали рассказывать о родстве рубля и доллара. Право, это весьма странно.

– Да ничего в том странного нет. Слыхал, как серебряный рубль порою именуют – ефимок?

– Слыхал, как не слыхать.

– А отчего его так называют, знаешь?

– Про то не ведаю.

– Была встарь такая монета, чеканилась она в богемском городе Йохимсталь и потому именовалась йохимсталер. Очень купцы эту монету любили. Серебра в ней было как раз по стоимости золотой монеты. Ее и выпустили оттого, что золота не хватало, а вот серебра в Богемии немеряно.

А уж как у этого отца по разные стороны океана дети появились – думаю, и сам догадался…

Ответ смотрите на с. 186.

– Ну, так вот. Монет было много, попутешествовал я славно. Порою стрелять доводилось, иногда даже клинок в ход пускать, но толком фехтовать там оказалось не с кем. Ну хоть девицы в тех краях встречались милые и понятливые. С ними я общий язык быстро находил. И вдруг – бац! – известие: Бонапарт, каналья, сбежал с Эльбы и прет на Париж.

Я тотчас в седло – какие уж тут странствия, коль дело порохом запахло! Примчался к их президенту, дабы, ежели тот пожелает, императору Александру корреспонденцию незамедлительно доставить, а он лишь головой кивает: «Да, да конечно, только у меня тут бои идут. Британцы наседают. Как только смогу, непременно отпишу». Так что остался я в Вашингтоне куковать, баклуши бить да ждать депешу. К слову, за это время Бонапарта под Ватерлоо уже без меня расколотили. Но не о том речь.

Пока ждал я, визиты делал, познакомился там с супругой одного сенатора. Юная особа, глаза – озера, стан – ну разве чуть более обхвата моей руки у плеча, а муж ее – упаси бог! Толстый, словно боров, и лицом аккурат с него же списан. Но он все в разъездах был, мне же выпало проводить время, утешая милую даму рассказами о славе русского оружия.

И вот как-то вечерком лежим, ну то есть, сидим мы, и рассказываю я юной очаровательнице, как обедал с маршалом Даву. Вдруг наблюдаю в окно: к дому подъезжает экипаж ее мужа. Экая незадача! Ведь черт-те что ж про нас подумает, прости меня на дурном слове! Так, стало быть, дело известное – мундир в охапку, через окошко, и по водосточной трубе на крышу. А муж ее, уж не знаю почему, видать, не в духе был – как вбежал, давай вопить, руками махать, за пистоли хвататься.

Я, брат, себя в порядок привел и рассудил: «Не пристало какому-то объевшемуся лавочнику красавицу мою смущать. Не бывать же этому!» Отломал от зубца на крыше небольшой камень и запустил им в одно из ближних окон. Сразу звон, крики. Этот хряк пока к месту бежал, я по трубе спустился, тихо к коляске подобрался, кучеру с кулака в харю заехал, на козлы вспрыгнул и ну коней погонять! А за мной слуги того сенатора верхом и все с пистолями. Орут, в воздух палят – словом, удался вечерок! Ну, думаю, нет, брат, шалишь, не взять вам Ржевского!

Тут гляжу – стройка какая-то по левую руку: забор разбитый, сад темный, запущенный. Видать, в прежние времена там богатый господский дом стоял, а британцы, когда город взяли, расстарались да на радостях и сожгли его – а теперь прежние хозяева его отстраивают. Но в тот час уже никто на стройке не работал, ибо смеркалось – без фонаря и собственного кулака не узреешь. Я через ограду перелез, и слуги с пистолями вслед за мной. Тут душа моя возликовала, ведь в этаких катакомбах их численный перевес уже значил не больше, чем попутный ветер для кораблика на шпиле петербургского Адмиралтейства. Олухи-то сенаторские – мужичье нестроевое, шпаки, – бежали не все скопом, а, на свою беду, по одному. В доме же, как я уже говорил, света не было, а вот досок, ведер, мешков всяких – полным-полно.

В общем, хвалиться не буду, но, полагаю, только ближе к утру бедолажные лакеи в хозяйский дом вернулись, кто с разбитой головой да весь в побелке, кто со свернутой набок скулой, а иные – хромая на обе ноги. Я же, оставив их отдыхать да о горькой судьбе сетовать, отряхнулся, прыгнул обратно на козлы и погнал коней к сенаторскому дому. «Вот, – говорю разгневанному борову, – странность какая: прогуливаюсь себе, вечерние ароматы вдыхаю, закатом любуюсь, а тут экипаж ваш стоит, пустехонек. Думаю, непорядок! Стало быть, и пригнал его в хозяйский двор, чтобы какой лихой проходимец под шумок не прибрал дорогую вещь к рукам». Так что еще с сенатором и прелестной женушкой его напоследок и поужинал. И тем дурные подозрения от нее отвел.

– Да, презабавная история!

– Еще бы! Но воистину примечательно в ней совсем не то: дом тот, где я этак резвился, теперь каждый в Северо-Американских Соединенных Штатах знает.

– Чем же он так знаменит, господин полковник? Памятью о ваших приключениях?

– Да нет, с чего бы вдруг? Чай, я не венценосец какой, чтобы монументы в мою честь возводить. Просто в конце концов ремонт закончили, копоть забелили. Нарядненько получилось, светло и чисто.

А вот догадайся: что это за дом такой?

Ответ смотрите на с. 186.