корректуру, приходит в ужас и убегает в Ясную Поляну. Через почти год он не без труда договаривается с тем же Катковым (который уже настороженно относится к проблемному автору) о публикации «Анны Карениной» в журнале «Русский вестник».

В январе 1875 года началась публикация. В апреле оборвалась. До января следующего года!.. Публика жаждет продолжения, а автору противно то, что он написал, автор читает книжки по педагогике, экономике… В январе 1876-го публикация возобновляется и очень быстро опять обрывается. Автор признается, что спит духовно… Новые главы романа, которые вобрали в себя то, что узнал, передумал, осмыслил Толстой за время духовного сна, читатели увидели через семь месяцев.

Теперь автор работает весело, отсылает куски в журнал без сбоев. Но, когда Анна Каренина уже погибла, сюжет исчерпан, пишет еще одну часть, совершенно вроде бы лишнюю, да к тому же идущую вразрез с духовным подъемом народа… Катков требует правки, автор что-то правит, в чем-то упирается, а потом публикует эту часть отдельной книжкой, поставив подписчиков «Русского вестника» в очень неприятное положение…

Такие вот дела. Но именно так рождаются «золотые», «жизнеравные», «соприродные времени» романы. Они не приносятся в журналы или издательства в папке с завязанными тесемками; они именно рождаются – постепенно, толчками, с уродливыми пятнами и складками… В журнальной публикации «Анны Карениной» есть сюжетные нестыковки, ляпы, которые потом устранялись. Достоевский и вовсе по ходу писания ненароком переименовывал некоторых своих персонажей – в современной литературной практике верный признак графомании…

Ни один большой роман русской литературы не появлялся сразу целиком, готовеньким. Он рос по мере публикации. Сегодня же для этого роста привычных условий нет. Надо искать новые условия, и здесь не стоит гнушаться интернетом с его порталами и сайтами…

Есть еще (вернее, было) такое направление, как «литература прямого действия». О насущных проблемах, с задачей вскрыть недостатки, изменить ситуацию… Существовала такая литература и до революции, а в советское время стала главенствовать. Потом умерла. Сейчас от нее шарахаются как от чумы – «нечего тащить публицистику в прозу!» Почему-то реалии ассоциируются с публицистикой…

Не буду разбирать подробно это направление. Приведу пример, на мой взгляд, одной из вершин «литературы прямого действия» – рассказ «Ухабы» полузабытого нынче Владимира Тендрякова.

Рассказ по форме простой и этой простотой бьющий по читателю с необыкновенной силой… Наверняка мало кто (особенно из молодежи) его читал, поэтому передам сюжет.

Из-за затяжных дождей дорога, соединяющая маленький городок с железнодорожной станцией стала непроезжей. Но нужно привезти со станции срочный груз. За ним отправляют Василия Дергачёва, который славится умением пробираться на своем грузовичке через любую топь.

По пути Василий набирает целый кузов попутчиков и на одном скользком повороте, стараясь объехать глубокую лужу, опрокидывается. Все, кроме молодого парня, успевают выскочить из кузова. Парень зацепился сапогом за проволоку, которой был примотан борт, и его придавливает машиной. Парня вытаскивают, но очевидно, что у него серьезно повреждены внутренности.

Соорудив носилки, пострадавшего несут в ближайшее село, где есть больница… Один из пассажиров, молодой лейтенант, протестует: «Надо немедленно вызвать сюда врача и участкового милиционера… Для суда важно, чтоб все осталось на месте, как есть». Он требует это слишком уж горячо, заметен авторский перебор… Жена лейтенанта поражена поведением мужа, хватается за ручку носилок: «Не буду жить с тобой!»

Шофер Василий, конечно, подавлен, чувствует свою вину, понимает, что его будут судить – людей везти он не имел права… Лучше всех, почти героически ведет себя директор МТС (это машинно-тракторная станция, а не оператор сотовой связи) соседнего села Княжев. Его советы точны и верны, он несет раненого без ропота, подбадривает остальных.

Парня доставляют в больницу, и Княжев, отказываясь от благодарностей Василия – «за такие вещи спасибо не говорят», уходит на МТС, где его ждут. МТС как раз в этом же селе…

Фельдшерица осматривает парня и говорит, что нужна операция. Хирург только в том городке, откуда ехали Василий и попутчики. Это в тридцати километрах. Машина не пройдет, на телеге нельзя – растрясет, и так от каждого движения парень стонет и бледнеет. Единственное – на тракторных санях.

Василий и преобразившийся лейтенант идут к Княжеву за трактором. А тот – не дает. «Никак не могу распоряжаться государственным добром не по назначению». И после того как Василий и лейтенант начинают его стыдить, дает прочесть документ, в котором председатель райисполкома категорически запрещает использовать тракторы как транспортные машины.

В общем, Княжев непреклонен. «Попросите для больного кровь – отдам, попросите для него рубаху – сниму. Но тут не мое, тут не я распоряжаюсь».

Василий с лейтенантом ищут по селу то одного начальника, то другого, звонят в городок, но не находят тех, кто может – вправе – приказать Княжеву дать трактор. На дворе ночь, телефонная связь слабая… Узнают, что из городка отправился к ним хирург, но он вряд ли быстро доберется по такой дороге.

В конце концов прибегают к участковому.

Требовать трактор прав мне не дано, – заявляет милиционер. – Ежели бы капитан Пичугин, начальник Густоборовского отделения милиции, нарисовал распоряжение: так и так, товарищу Копылову, мне то есть, вменяется в обязанность конфисковать на энное количество времени трактор, я бы…