– Аше? – заморгала, щурясь на свет, смуглая «ящерка», вслушиваясь в звучание слов на чужом для себя наречии. Улыбнулась уверенно, рассмеялась. – Ты дал мне имя? Да? Хорошее имя. Аше, дочь весеннего цветка.

– Хорошее так хорошее, – не оспорил Кортэ. При свете сокровище заиграло новыми красками, сделалось еще притягательнее. – Ящерка Аше. Моя.

Ресницы у женщины оказались длиннющие, в их тени не получалось разобрать цвет больших темных глаз. Брови плавно изгибались по бронзе безупречной кожи, от самой высокой точки линию продлевала к виску, до самых корней волос, широкая черта черного татуированного узора. Вторая такая же, но гораздо тоньше, снизу отмечала глаз – от уголка его и до виска. Все пространство между линиями заполнял сложный узор змеиной чешуи и вьющегося ростка, нанесенный в два оттенка – черный и золотой.

– Красиво, – похвалил Кортэ, проследив пальцем шипастый безлистный вьюнок на виске.

– Аше красивая, Аше угодила сыну ветра, – улыбка у женщины была сияюще-яркая. Мелкие ровные зубы не имели ни малейшего изъяна.

Иларио деликатно покашлял, бросил ком одежды в круглую дыру лаза, а сам так и остался сидеть в соседней каморке. Кортэ растряхнул платье, передал Аше, сам натянул штаны, сунул ноги в башмаки, нырнул в мягкую тонкую рубаху – и замер, недоуменно хмурясь. Следующим движением поправил рубаху на плечах, убеждаясь – это не одеяние багряного служителя.

– Брат мой, меня что, изгнали из ордена? Надеетесь в тишине отоспаться и отожраться?

– Сам настоятель Серафино милостиво дозволил временное послабление для грешника, поддавшегося плотским страстям, – с ехидством посетовал Иларио и настороженно уточнил: – Ты ведь всерьез не собираешься жить в келье совместно с еретичкой?

– Как же, тесновато было бы, – расхохотался Кортэ. – А почему так сразу… еретичкой?

Он полез в дыру, не отпуская запястье своей ящерки. Кивнул Иларио, нашел взглядом Абу и окончательно успокоился: оба целы, значит, все благополучно. Южанин жестом предложил выбираться из каменной ловушки.

Снаружи горел золотом зрелый день.

Травяные кочки, воинственно ощетиненные пиками метелок, боролись за жизнь на южном склоне пологого холма. Земля была прожарена до звона, подобна обожженной гончаром глине. Самые безумные ростки цеплялись корнями, как когтями, за неровности древней выщербленной кладки. Полукружья сводов заброшенных склепов украшал желтый и серебряный лишайник, частично исправляя небрежение к могилам со стороны живых людей, забывших прошлое. Тяжелое яблоко солнца уже довольно низко наклонило ветку дня и приобрело оттенок, достойный лучшего из сладких сортов долины Вольмаро. Сын тумана чуть прищурился – его зрение позволяло рассматривать предвечернее светило. Лучи сияющими столпами свода истиной Башни упирались в твердь, вознося к порогу вышнего крошечное облачко – как блюдо, годное для подания прошений и молитв…

Аше выскользнула в щель и встала рядом, сразу забралась под руку и прильнула к боку. Ростом она оказалась совсем мала, полные губы дышали куда- то в подмышку. Кудрявые волосы кутали фигурку надежнее покрывала.

– Он меня не обижал, – шепнула женщина, украдкой покосившись на Абу. – Только вы не отдавайте ему. Совсем. Он не знает настоящий язык, но смог объяснить Аше: ты вещь, ты дорогая, много ценностей за тебя отдано. Только так – дорогая, не для сердца. Он сказал: надо сидеть в замкнутом месте. Сказал: нельзя греть кожу, нельзя охотиться, нельзя носить ритуальный нож. Я стала слабая и совсем серая. Некрасивая.

Кортэ усмехнулся, демонстративно нащупал через ткань шрам на ключице своей Аше. Повел бровью, без слов задавая Абу вопрос.

– Она из племени маари, – отозвался южанин. – Не слышал о таких? Значит, ты не бывал в портовых городах побережья великого эмирата Риаффа, раскинувшегося к югу от пролива, северным берегом коего является мой родной Алькем. Маари живут в безводных пустынях и горах. Они – ночной кошмар и древняя легенда. Дикие. Они веруют в первичный огонь и порожденное им дыхание, в чудо слияния жара с твердью. Они из уважения к смелости пьют кровь врагов. Их колдуны умеют проклинать людей, отнимая разум и волю. Что еще? Ах, да: под полной луной их женщины делаются ядовитыми змеями.

– Бредни дураков! – уперся Кортэ, плотнее обнимая свое сокровище.

– Пожалуй, – беззаботно согласился Абу. – Воинов маари увидеть сложно, поймать живыми – и того труднее. Но если их ловят, из страха и во исполнение суеверий убивают так медленно и жутко, что я не стану рассказывать способ, – южанин насмешливо покосился на Иларио. – Достойный служитель непременно пожелает запомнить и повторить, делая молчунов-кебшей разговорчивее. Я приказал найти маари с татуировкой змеи, поскольку оспорил утверждения учителя Оллэ относительно древних первооснов веры, но не смог привести доказательств. Девочку не хотели отдавать живой, но я все же мирза, и мне служат далеко не худшие люди. Её выкрали. Тот, кто нанес ей рану, мертв, если ты желал знать именно это. – Посол помолчал, рассматривая заботливого нэрриха и льнущую к нему маари. Улыбнулся им обоим и указал широким плавным жестом на тропку, вьющуюся к подножью холма. – Однако же нам пора. Брат Иларио терпит мою болтовню из последних сил.

Сын тумана удовлетворенно кивнул, подхватил Аше на руки и понес, заняв место в процессии между разговорчивым южанином и Иларио, молчаливым сверх всякой меры. По бледному лицу и сжатым зубам брата библиотекаря, по клокочущему его выдоху было очевидно: соседство с Абу дорого обходится служителю. Посол, надо отдать ему должное, всё понял, быстро распрощался и ускакал первым, сопровождаемый малой свитой соплеменников.

– Он действительно умён и полезен, – с горечью признал Иларио, глядя на полоску дорожной пыли, делающуюся все тоньше и дальше. – Увы, еще и ядовит. Подлец пытался обратить меня в свою веру.