– Любить тебя вечно? – прищурился Эспада, клонясь к уху и шепча совсем тихо. – Обещаю. Зоэ, а почему ты не обещаешь мне ничего? Мы танцевали вдвоем, затем я так славно бредил у тебя на руках, наконец, я законная часть твоей семьи и притом не брат… Мы ведь договорились, что я не брат? Мы определенно договорились, или с чего б ты вдруг покраснела?

– Ты всем обещаешь что-то такое, – заподозрила Зоэ, двигаясь вдоль борта в сторонку и почти забывая о странном солнце и иных чудесах. Уши пылали, голос не желал звучать ровно. – Рэй…

– Н-ну?

– Ну, – Зоэ заморгала, старательно рассматривая палубу. – Ты все говоришь и говоришь… Про дружбу, которой нет, про братьев и прочее. Может, Альба тоже так думал? Он мой самый родной.

– Этому младенцу два годика, – возмутился королевский пес, и его ладонь медленно поползла по нагретой палубе в сторону руки Зоэ. – Он тебе не брат, конечно. Он тебя числил мамкой и дочкой сразу. С ним всё понятно. Ему еще расти и расти, а я уже вырос, вполне.

– Ага, весь город знает, что совсем даже вполне, – сдавленным шепотом буркнула Зоэ.

Она против воли говорила все тише и пыталась сообразить, слышит ли её еще хоть кто-то. Она ежилась от ощущения, что весь мир за ней наблюдает со смесью насмешки и любопытства. Как королева тогда, в последний спокойный день в столице…

Эспада возмущенно рыкнул, оглядел палубу: никто из моряков в сторону плясуньи не косился, старательно отвернувшись и найдя себе хоть какое дело, занимающее глаза и отвлекающее слух. Люди усвоили давно и накрепко, что дон Эппе выздоровел после ранения, что, лазая по реям и наслаждаясь морским соленым ветром, он изрядно окреп, а вот терпением и разумением не обзавелся. Вспыхивает гневом по любому поводу, а унять его способен лишь брат Тэо. Именно теперь, увы, брат-проповедник пребывает на флагмане – «Анде», где регулярно читает святые тексты и толкует их, радуясь многочисленности прихода и усердию верующих. Помимо пищи духовной Тэо внимателен и к потребностям бренного тела, его ждут с удвоенным воодушевлением: багряный сам проверяет вкус варева для моряков, беседует с поваром. Сверх того Тэо осматривает и выслушивает недужных: его дар лекаря невелик, но вполне достаточен для условий морского похода. Больные животы, нарывы, гнилые зубы, ломота в костях – все это обычные жалобы, и облегчение у больных наступает сразу после их изложения: то ли брат воистину близок к Мастеру, то ли сочувствует так искренне, что боль унимается…

– Зоэ, я не так плох, как обо мне говорят, – после паузы Эспада вернулся к теме.

– Н-ну, – передразнила Зоэ. – Говорят именно так, вовсе не плох. Прям все вокруг говорят, если даже до меня слухи во дворце доходили.

– Я более не слуга короля, – пожал плечами дон Эппе. – Зоэ, я пес, это неизменно. Псы не могут жить бездомными. Мне надо кому-то служить и во что- то верить… Если ты пнешь меня и выгонишь из семьи, я буду вынужден уйти под сень Башни. Что делать, я смирюсь и составлю компанию брату Тэо, ведь Мастер – он по-своему тоже собирает людишек в семью…

– Хватит с багряных наказания в виде святого Кортэ, – хихикнула Зоэ. Встала и побрела к трюмному люку, не оборачиваясь. – Рэй, не донимай. Я хочу выслушать Альбу. Это решено. Он ведь говорил мне много раз, что я солнце. Говорил, без меня его день пуст. Вчера ты сказал ровно то же самое, помнишь?

– Лучше бы я помолчал, – огорченно хмыкнул Эспада и последовал за плясуньей, косясь в сторону алмазного солнца. – Ну и жарит оно!

– Еще и тянет, – вздохнула Зоэ.

– Отдыхай, – строго велел Эспада, открывая люк и помогая спуститься.

Сам дон Эппе спрыгнул следом, мигом устроил годный лежак, сбегал и принес обещанный матрац, раздобыл подушку, едва ли не единственную на весь корабль. Пожелал еще раз хорошо отдохнуть и плотно прикрыл люк.

Зоэ обняла колени и скорчилась как можно плотнее. Алмазное солнце не могло пробиться сюда, в надежный трюм, наполненный грузом густого и сочного мрака. Голые пятки Эспады простучали над головой, расправленный плащ опустился на люк, изгоняя остатки света, пылью засевшие в складках бархатной тьмы. Зоэ полежала, ожидая, пока выцветет пламя солнца под веками – станет сперва зеленым кольцом с дыркой в середине, а затем растреплется, потемнеет и отдалится… Утонет, даруя хотя бы иллюзию отдыха. Позволяя не видеть того, что успешно не замечают все прочие люди на корабле, что остается тайной даже для капитана: пока Эспада смотрел на нарисованную пальцем черту, солнце постоянно смещалось. Потому что оно – рядом. А еще дон Эппе рассмотрел иное, выгнавшее пот: вторую тень от мачты, пляшущую и пьяно качающуюся, прозрачную, словно бы дрейфующую в ином слое мира. Потому что нет солнца, свет дает весь столп сияния – от спрятанной в облаке-обманке вершины и до основания, протыкающего море. И корабли, как дурные мотыльки, кружат и кружат, не замечая того, что попали в плен…

– Я не побоялась зверя из сна, – прошептала Зоэ, ложась удобнее и зарываясь лицом в старую, пропотевшую подушку, терпко пахнущую травяной трухой. – Я пошла к нему, и он признал меня. Тогда я увидела в своем сне странное море, гладкое и яркое. Совсем похожее на сегодняшнее море… Это был совет? Предостережение? Обещание? Не знаю. Не знаю! – Зоэ всхлипнула едва слышно и прикусила губу. – Но я разберусь. Отдохну немного и сразу разберусь…

Зоэ зевнула, улыбнулась тьме, обнимающей душу дружелюбно, легко. Тьма трюма казалась вовсе не страшной, она была родной, она пахла знакомо и привычно. Плясунья пощупала край одеяла. Хихикнула: Эспада приволок свое, рваное в двух местах и старательно заштопанное. Что делать… таково