в горячке-то поспешат на нас, а мы почнем уходить от них, будто в страхе, в западню манить будем.

– А ежели они не пойдут на нас? – со злостью спросил Шемяка.

– Все едино посла у собя доржать надобно, – ответил Старков, – дабы не упредил он о чем князей своих. Может, он засады да засеки наши разведал.

– Истинно, истинно! – согласился князь можайский. – Может, он и послан-то токмо для-ради того самого.

– А ласкать его тоже надобно, – продолжал Старков, – дабы он и нам поболе поведал с лаской-то да за чаркой, Мы, государь, речь поведем, а ты уши навостри, может, мы все тут боле угадаем, нежели словами он скажет.

Шемяка усмехнулся и сказал Кузьмичу:

– Ну, старина, зови гостя! Веди с почетом, а мы его тут под жабры возьмем с ласками.

Прибыл послом от князя тверского боярин Александр Андреевич Садык с малой стражей и держал себя вежливо и дерзостей никаких не позволял. Помолясь и поклонясь всем, молвил он, хотя и почтительно, но твердо и строго:

– Государь Димитрий Юрьевич! Повествует тобе великий князь Борис: «Что стоишь ты в вотчине брата моего, великого князя Василья, а мою пустошишь? Ты бы пошел в свою вотчину да оттоле и бил челом брату моему, а не пойдешь прочь, ино яз готов со своим братом на тобя. А срок тобе полагаю седьмицу»… – Боярин Садык поклонился опять и спросил: – Когда, государь, ответ дать изволишь и где прикажешь нам оный ответ ждать?

Шемяка нахмурился и переглянулся с князем можайским и боярами. Поняли они все, что на этот раз посол послан весьма умный и хитрый. По всему ясно чуялось, что за послом сила большая стоит, что великие князья действительно успели собрать многое воинство. Усмехнулся Шемяка ласково, только глаза его потемнели совсем, и молвил приветливо:

– Да будет здрав великий князь Борис. Ты же, боярин, сам ведаешь: семь раз примерь, бают, один раз отрежь. Ну, прошу гостей за трапезу и завтра ответ дам. Утро вечера мудреней.

Вежливо усмехнулся боярин Садык, сел, помолившись, за стол со своим дьяком и сказал:

– Спаси Бог тя, государь, за ласку.

Все видели, что Садык сразу понял их игру, но нарочито ее продолжает.

Начали пить водки и меды, и посол выпил за здравие Димитрия Юрьевича, а тот за здравие Бориса Александровича. После того пошли разговоры разные: о дороге, о том, что Казимир, молодой князь литовский, королем избран польским, что он в Литве вместе с панами да ксендзами совсем задавил православных – и русских и литвинов.

– Все льготы дает токмо папистам,[84] – горячо заговорил Садык, – и тем самым многих блазнит к латыньству поганому.

– И яз про то баю, – не выдержал Старков. – Казимир-то токмо Русь разорить хочет.

– Истинно, – подхватил лицемерно Никита Константинович, – бают, вот и князя Василья Ярославича хочет он против нас ополчить для-ради межусобий наших, а на земли тверские новгородцев в поход подбил.

Садык усмехнулся и, медленно попивая крепкий, ядреный мед, сказал спокойно:

– Вельми стары вести ваши. Воеводы наши давно уж повоевали земли новгородские, и послы от Новагорода били челом великому князю Борису Лександрычу на всей его воле, как положит ему Бог. И поруб[85] тверской новгородцы весь отдали, а что воеводы тверские воевали земли их и что иное у их поимали, и тому всему навеки крест.

Садык выпил до дна свою чарку, а сам все время из-за нее глазами по всем лицам водил и видел, что смутило всех его известие, что стрелы его хоть и без грому и шуму пущены были, но в цель попали верно. Помедлив нарочито с питьем, Садык поставил чарку на стол и добавил:

– А что до Казимира, то у нас, в Твери, нет ему веры. Князь Василий Ярославич пусть ему верит. Вести о сем истинны, токмо у вас они вельми стары.

Лицо Шемяки передернулось, а Старков и Добрынский тревожно переглянулись, но боярин Садык замолчал, принимая новую чарку меда. Молча стали пить и Шемяка, и князь можайский, и бояре их, но можайский не вытерпел. Стараясь быть равнодушным, проговорил он почти сонным голосом:

– О князе Боровском нам ведомо, что купно с Ряполовскими идет он из Мстиславля токмо к Пацыну литовскому, а пустит ли его Казимир из Литвы, кто про то знать может?

Садык усмехнулся и, переглянувшись со своим дьяком, сказал ему:

– Иван Лексеич, вишь, вести-то у них какие? Все им известно!

Дьяк ничего не сказал, а только лукаво подмигнул, но за столом все смолкли и напряженно ждали, что еще скажет боярин Садык. Тот, видимо, ясно разумел, что и оба князя и бояре боятся услышать неприятные им вести, перевел разговор совсем на другое.

– Когда же, государь, – спросил он, обращаясь к Шемяке, – изволишь ответ дать моему государю?

Шемяка досадливо скривил губы и тихо, но злобно ответил:

– Государь твой срок положил седьмицу, а посему жди, когда позовут тя ко мне. Боярин Никита Костянтиныч отведет тобе горницу и клети для стражи