– Благослови мя наперво, отче, благослови, – радостно перебил его Василий Васильевич, – а потом сказывай все.

Приняв благословение, обнял владыку великий князь и воскликнул:

– Рад тобе, отче, как свету во тьме моей духовной, а ныне и во тьме телесных очей! Грешен, зело грешен яз. Не внимал словам твоим. Мало о государстве мыслил, власть свою расточил скороверием, пирами да забавами. Не своей заботой, чужим попечением жил, издетства так приучен был. То дед Витовт оберегал меня, то бояре отца моего, то митрополит Фотий, то матерь моя… Ныне ж, отче, на тобя токмо уповаю!

Отошел князь от Ионы, а отец Софроний и дьякон Алексий отвели его к скамье пристенной, где сидел он обычно. Иона же благословил княгиню Марью Ярославну и ласково сказал ей:

– Благослови тя Господь и плод чрева твоего!..

Тяжело бухнула на колени пред владыкой Дуняха и, протягивая спеленанное дитя свое, умиленно просила:

– Благослови, владыко, младенца моего, Христа ради…

Тем же временем Васюк с Илейкой подошли к князю великому и, припав на колени и целуя руки его, говорили один за другим:

– Государь наш, упасли мы детей твоих от Шемяки! В ту же нощь у пивного старца Мисаила укрылись с сынами твоими, а наутро с обозом монастырским к князьям Ряполовским, в Боярово к ним, погнали…

– А где ж Юрий? – снова с тоской и тревогой вопросил Василий Васильевич.

– Тут он, Васенька! – радостно отозвалась Марья Ярославна и, обратясь к Юрию, сказала: – Иди, иди, сынок, к татуньке!

Василий Васильевич обнял сына, поцеловал его, но тотчас же отпустил. Чуя замешательство и страх его, молвил он ему, смеясь:

– Ну иди, иди уж к матуньке, сосунок! Она тобе пряник медовый даст…

Юрий, услышав такой знакомый и ласковый смех, живо обернулся и обнял отца, поцеловал его в щеки и воскликнул:

– Тату, мы с Иваном все время вместе были! Яз и верхом с ним ездил! Скажи, Иване, как езжу яз. Васюк учил.

– Добре, государь, – не удержался Васюк, – добре оба княжича ездят!..

– Княже! – возвысил голос Иона. – Еду аз на Москву вборзе и хощу с тобой совет держать о многом и тайном…

– Марьюшка, – сказал Василий Васильевич, – подит-ка в свою половину со всеми, оставь нас токмо с отцами духовными.

Все тронулись в келью княгини Марьи Ярославны, что через сенцы напротив княжой кельи. Встал было со скамьи пристенной и княжич Иван, но отец, схватив его за руку, молвил громко и радостно:

– Останься, Иване! Ныне ты, как мати моя сказала, – очи мои, а вборзе и помочь…

– Истинно, княже, – согласился Иона, – истинно так. Вельми отрок разумен и скорометлив. Научен уж многому и разуметь уж многое может.

– А что не уразумеешь, сыне мой, на совете сем, – ласково добавил Василий Васильевич, держа Ивана за руку, – потом у меня спросишь.

Совет начался не сразу. Владыка Иона в задумчивости был, а по губам его скользила время от времени печальная улыбка.

– Ты, княже, – наконец молвил он тихо и душевно, – о митрополите Фотии ныне упомянул. Чту и аз память его всей душой и сердцем своим. Когда еще млад был аз, простым иноком хлебы пек на Москве в Чудовом монастыре, познал тогда Фотия, и просветил он меня светом познания в беседах своих. Много и во младости еще испытал аз совместно с ним горькой и тяжкой муки о Руси нашей, много зла от агарян, золотоордынцев поганых, от усобиц княжих злых и богопротивных… – Владыка вздохнул и голосом твердым продолжал: – И вложил тогда мне в душу митрополит Фотий мечту о великой державе, вольной от царя татарского! И ныне вот, княже, живота и сил не щадя, аз, грешный и слабый раб Господень, и вся церковь, и отцы за то же ратуем…

– Господи, – воскликнул, широко крестясь, Василий Васильевич, – благодарю тя, Господи!

– Токмо с сынами твоими не так содеял, как мыслил…

– Отче, – перебил его князь, – дозволь мне на совет княгиню мою кликнуть, коль о детях речь твоя…

– Истинно, истинно, – горячо подхватил протоиерей Софроний, – княгиня яко орлица на гнезде своем! Благослови, владыко, покличу ее…

Все, ожидая княгиню, были в молчании, когда вошла она с отцом Софронием, тяжелая и грузная от нового бремени, и села возле князя. Молчали еще все, но вот встал владыка Иона и, поклонившись князю и княгине низко, тронул рукой пол, молвил с горестью:

– Простите мя! Не уберег детей ваших на епитрахиле своей, а привел в заточение к вам…

– Отче, – воскликнула Марья Ярославна, – не винися в том! Бог уж так судил, что детки наши вместе с нами. Где бы нам силы взять, ежели без них-то еще в заточенье быть? Ради них и за Москву ратися будем.

Смолкла княгиня, а князь, слезы сдержав, добавил:

– Все надежды яз возлагаю на тя, отец мой, и на церковь православную. Нет вины твоей, ибо изолгал тя Шемяка и слово и клятвы свои рушил. Все люди сей обман увидят и пойдут за нас на злодея…

Василий Васильевич смолк на малое время и заговорил потом спокойно и степенно:

– Ныне, владыко, свет Божий утратив, о многом яз мыслю, и наипаче об укреплении вотчины своей, Московского княжества, дабы во главе ему быть всея Руси, дабы татар с выи своей сбросить…

– Благослови тя Господь, – ответил владыка Иона. – Выслушай, княже, все, что реку тобе, как все было, и в чем и в ком чаю аз опору имети для дел