– Ах ты, кобылья задница! – изругался Гришка. – Корми бедных людей! Захребетники мирские! Мы все вам, а нам и блина жаль, долгогривые жеребцы…
– Иди, иди, – крикнул Никита Хухарев, знаком подзывая слуг владычных, – иди, баю, добром!
Хухарев с другими слугами пошел навстречу Гришке Севастьянову и стал гнать его, а потом не утерпел, крикнул насмешливо:
– Ты что, Гришка, нищим притворяешься? У тобя, бают, жемчуга одного с осьмину будет да с деньгами не одна кадь!..
– Да я те за поносные речи твои, я те, кобель старой! – закричал в ярости Гришка и, рванувшись к Никите, вцепился ему в бороду.
Тотчас же около них образовался клубок тел, и покатилось все к воротам двора владычного, а за воротами сразу забушевало.
– Посадских бьют! – кричали там. – Выручай наших! Посадских бьют!..
Посадские валом валили на владычный двор, но слуги владычные, сироты домовые да из гостей многие, у коих кулаки зачесались, крепко приняли посадских. Княжич Иван, бледный, но с виду спокойный, стоял у своего стола и грозными глазами смотрел на драку. В памяти его проходили, как бы повторяясь здесь заново, пожар и смута московская. Дрожащей рукой он крепко держал Юрия, стоявшего рядом. Он видел, как слуги владычные, окружив Гришку Севастьянова, беспощадно совали в бока ему кулаки и били по шее, но тот, с налитыми кровью глазами, рычал по-зверьи и что есть силы рвал бороду у Никиты. Вдруг отлетел от него Никита и упал навзничь, и Гришка вместе с ним повалился наземь, зажав в руке большой клок бороды хухаревой. Тут бросились все Гришку топтать, бить прочих посадских и выбили вон со двора, погнали их к торговым рядам и к блинным.
– Ну, княжичи, – тихо сказал Васюк, – в монастырь нам возвращаться скорей от греха! Кто их знает, что они тут понатворят!..
Быстро перешли они опустевший владычный двор и вышли на соборную площадь. В конце ее, у гостиного двора, толпа бушевала, как море, теснясь меж лавок и блинных. Крики сплошным воем гудели там, трещали какие-то доски, доносились глухие удары и топот.
Княжичи и дядьки их невольно остановились. Вдруг, заскрипев и затрещав, словно скрежеща зубами, закачались и стали падать навесы у блинных. Женский визг просверлил воздух, и почти тотчас же во многих местах среди толпы показался огонь и дым. Верхние навесы блинных рухнули на очаги с горячими углями и запылали, как сухая солома. Сразу поднялся ветер, а пламя перекинулось на лавки торговых рядов, и казалось, занялся весь гостиный двор. На звоннице Святой Екатерины забили в набат, в других церквах подхватили, и страшный звон всполошил весь град и посады. В ужасе забегали кругом люди в бестолковой суете, крестясь и призывая Бога на помощь. И вот в это время, когда и Васюк, и Илейка, и слуги монастырские, и Юрий стояли бледные и растерянные, Иван почуял, будто весь страх его проходит, а мысли ясней и ясней становятся.
Видел он, как пробежали через площадь приставы княжии со стражей и приставники церковные со служками. Видел, как покой в толпе сразу устанавливается там, где появляется стража. Видел потом, как стража вела Гришку Севастьянова и Никиту Хухарева в срубы тюремные сажать, и усмехнулся.
– Видишь, – сказал он Юрию, – когда много разных людей, много и беспорядку. Придет же хоть и мало людей, но таких, как стража с приставами, – и враз все тихо…
– Так и в ратном деле, – радостно подтвердил Васюк, – едино мнение и едино деяние во всем надобны. Ишь, вон и бочки с водой везут и с ведрами бегут!
– Истинно, – согласился Илейка, – без головы и большое тело немощно, словно без рук без ног оно. Токмо такой пожар из бочек водой не залить…
– Воля Божия, – сказал один из монастырских служек, – а вон туча какая, черным-черна…
Внезапно оглушительно грянул гром, покрыл гул и шум толпы, и пожара, и даже набата во всех церквах. Служки в страхе закрестились. Сразу кругом потемнело, словно наступили сумерки, сразу день захолодал.
– К собору бежим! – крикнул Илейка. – На паперти от грозы схоронимся!..
Все побежали, и Иван с ними. Молния почти непрестанно слепила глаза, и без конца грохотал гром, пока бежали они к собору, и только укрылись на паперти, полил дождь как из ведра.
Люди бежали со всех концов, прятались где попало, плотней и плотней теснились на паперти собора. Все говорили и кричали о чуде. Иван услышал недалеко от себя громкий женский голос и, оглянувшись, признал рябую женку, что торговала блинами.
– Как токмо заполыхало кругом! – кричала она. – Отец Варсонофий, настоятель у Екатерины-то, побег в алтарь, облачился в ризы и с крестом пред церковью стал и возопил святому Левонтию: «Чудотворче, спаси нас!» И как грянет тут, инда земля задрожала, и захлестал дожж, и весь пожар, как бы малый костер, враз залил…
– Чудо! Чудо! – восклицали кругом и крестились, слушая, как шумит и плещет дождь, как завывает яростный ветер.
Вдруг стихло все разом, засверкало солнце, и гроза так же внезапно умчалась, как внезапно и налетела. Княжичи просунулись через ограду паперти и с жадностью вдыхали освеженный грозою воздух. Пахло влажной землей и душистым тополем, раскинувшим свои ветви над самой папертью. Только издали наносило иногда ветерком дымную горечь погасших головней.
Юрий тихо и робко сказал:
– Страшно от сего, Иване.
Ночью княжичу Ивану думалось многое и не спалось. Темно и душно ему в большой келии, хотя все окна отворены настежь. Розовая лампадка едва