Палата оказалась двухместной. Ближайшая к двери койка белела нетронутая, а вот у окна, на функциональной медицинской кровати, под неусыпным надзором прикроватного монитора, лежал Аргит.

Серафима сжала кулаки, обрывая спринтерский порыв. Расползаться в сопливую лужицу при посторонних она не собиралась.

-    Что случилось?

-    Это долгая история, - начал Максимилиан, подавая доктору интенсивные сигналы бровями.

-    И, наверняка, жутко секретная, - подыграл тот. - Ладно, я буду у себя. Макс, пациентам противопоказан стресс.

-    А я тут причем? Я вообще только прилетел.

-    Залети ко мне потом. Разговор есть.

-    ОК. Закажешь?

- Как обычно?

- Как обычно.

Александр скользнул взглядом по черному экрану с бегущими цветными змейками, довольно кивнул, попрощался, заверив, что состояние пациента стабильное, и вышел из палаты.

С замирающим сердцем Серафима подошла к кровати. Прижала кончики пальцев к мерно вздымающейся груди, впитывая ритмичное тук-тук-тук под больничным бельем, прикусила губу, в бесполезной попытке сдержать прорывающиеся слезы.

В попытке отвлечься, поправила одеяло и рассыпавшиеся по подушке волосы, задержав на три долгих секунды льнущую к ладони белую прядь.

-    Ладно, - она присела на край больничной кровати и, словно это было самой естественной вещью на свете, сжала, наконец, его руку, - рассказывай.

Сперва Максимиллиан поерзал, устраиваясь поудобнее, затем забросил ногу за ногу, одернул манжет клетчатой рубахи с джинсовым воротом и только потом, заметив, на лице Серафимы выражение крайнего нетерпения, спросил:

-    Что последнее ты помнишь?

Удар.

Оборвавшийся вдох.

Боль.

-    Как я умерла.

- Что?

Вампир подался вперед и его светло-голубые радужки на миг словно подернулись ртутной пленкой Показалось?

-    Ты помнишь все, что было до того, как Глеб тебя вырубил? - не скрывая недоверия переспросил он.

-    Да-а-а.

-    Ты не в курсе, как работает поводок?

Начинающая разогреваться память услужливо подбросила контекст, не связанный с собаками. Серафима рефлекторно проверила, слушается ли ее тело, и поморщилась:

-    Ты про тот шнурок? Нет, в моем справочнике вуду для чайников о такой херне не упоминалось.

-    Поводок, - тоном заправского профессора начал Макс, не переставая сверлить ее проникновенным, как промышленный перфоратор, взглядом, - нафиг подавляет волю человека.

-    Лобого?

-    Нет. На одаренных он не действует. Впрочем, на таких как я или Гаяне тоже. И поскольку сознание человека под поводком просто, - он щелкнул аристократичными пальцами, - выключается, странно, что ты все помнишь. Ведь у тебя...

-    Нулевой потенциал? - осклабилась Серафима.

- Да. Мне жаль.

Улыбка, проявившаяся на его губах была понимающей. И горькой.

- Что?

-    Мне жаль, что тебе пришлось такое пережить, - он запрокинул голову, наблюдая за танцем теней на больничном потолке. - Меня как-то заперли. В гробу. Лет на пятьдесят, кажется. Мерзкое ощущение.

Удивление, неверие, гнев, очень много обжигающего, словно заговоренное серебро, гнева. А за ними отчаяние.

Серафима дернулась в попытке стряхнуть налетевший из ниоткуда эмоциональный шторм. И почти услышала глухой стук кости о дерево.

Похоже, рано она с постели встала.

Сглотнув полынную слюну, Серафима глянула на затывшего иллюстрацией к "Маленькому принцу" вампира и неожиданно для себя сказала: