– Тогда, у нас дома, вы сказали, что если мы справимся, то нашу награду будет невозможно оценить в мешках с деньгами, – тихо сказала она. – Значит ли это, что я могу о чем-то попросить?

Сандар прищурился:

– Разумеется.

Девушка повернулась к нему:

– Я хочу быть с…

Она сбилась на секунду, но тут же повторила:

– Я хочу быть с ними.

– Мэй Си…

– Я хочу быть с ними. Хочу, чтобы все кончилось. Это разумная просьба. Возможно, вы единственный, кому по силам это сделать. И это лучшее, чем все может закончиться. Для всех. Вы ведь и сами это понимаете.

Сандар ничего не ответил. И ничего не возразил. Долго, очень долго, хранил он молчание. Молчала и Мэй Си.

– Хорошо, – наконец сказал он, поднимаясь. – Думаю, это будет справедливо. И, да, ты права, это действительно лучший выход для всех.

– Я знаю, – кивнула девушка.

Она осталась сидеть на песке, но подняла на него взгляд.

– Последний вопрос, Энрос. Грейцель, Девирг, сестры…

– Мэй Си…

– Я все понимаю. Но я хочу знать другое. Я знаю – вы можете мне сказать.

Сандар набросил на голову капюшон. Свет костра тут же отбросил на его лицо тень и оно потемнело, а глаза превратились в два наполненных вечной ночью колодца.

– Там, где они будут, им будет хорошо, – глухо сказал он. – Даю слово.

– Хорошо.

Мэй Си улыбнулась и закрыла глаза. Стоящий рядом с ней мужчина повернулся к костру, легко дунул на него и он погас, словно огонек свечи.

Глава 41

Тишина. Ни шума волн, ни шелеста деревьев. А вот птичье пение осталось. Правда, многоголосый хор замолчал, и сейчас за всех старалась какая-то одинокая, бесталанная, но настырная птаха. Ее тонкий, пронзительный писк буравил уши, словно ржавое сверло. На секунду она умолкла, но тут же, видимо, набрав побольше воздуха, заголосила еще громче.

Мэй Си поморщилась и открыла глаза.

И увидела над собой косую полоску солнечного света, лежащую на потолке. На белом потолке ее собственной комнаты.

Ставни и окно были раскрыты. Занавески шевелил прохладный ветерок. С улицы, сквозь продолжающийся птичий писк, послышался негромкий шум, обычный для того времени, когда город уже проснулся, но еще только потягивается, собираясь приступить к своим обычным делам и радуясь отличной погоде, на которую расщедрилась ранняя осень. Рядом на столике неторопливо тикали часы.

Мэй Си, коснулась пальцами предплечья и не нашла на нем следа от недавнего шрама. И вдруг ей страшно захотелось, чтобы все пережитое с того дождливого вечера, когда в их дверь постучался неожиданный гость, оказалось просто тяжелым сном, одним из тех, что порой посещали ее. Чтобы записать его в книгу, как и все остальные, а потом – выбросить из памяти. А, может, и не записывать, просто заставить себя все забыть. И некоторое время она, не шевелясь, с надеждой ждала какого-нибудь звука из тех, что всегда раздавались в доме по утрам: стука открывающейся двери, поскрипывания ступеней под чьими-нибудь шагами, голосов, чьего-нибудь смеха… ну хоть что-нибудь!

Но вокруг было тихо. Только тупая птица продолжала орать как резанная. Мэй Си поняла, что ничего не будет. Тиао Тэй был прав – с самого начала их выбор был лишь иллюзией. Они сделали все, что от них требовалось, исполнили уготованную им роль приманки. А награда… к чему она мертвым? Впрочем, разве то, что мир не канет в небытие – недостаточная награда? Наверное, достаточная, если кто-то согласился отдать за нее жизнь.

Мэй Си вдруг вспомнила, какой взгляд был у Кин Зи в тот момент, когда он стоял у арки, прикрывая их уход. Вспомнила отчаяние, которое увидела в глазах Алекриз, когда она, вся в крови, едва держась на ногах, последними силами прижимала к камню медальон, освободив страницы от защищающей их оболочки. Они считали нормальным заплатить такую цену.

Но что делать, если жизнь, которую ты готов был отдать, вдруг оказывается никому не нужной? Если от нее отворачиваются, как от неуместного и неудобного подарка, вежливо и равнодушно кивая тебе? И ты остаешься в одиночестве, посреди пустоты, не зная, что делать, как быть дальше?

Вдруг стало так больно, что Мэй Си стиснула зубы и, вцепившись в одеяло, глухо застонала. Комната вокруг нее вдруг словно дрогнула, жалобно звякнули часы, задребезжало стекло в рамах. Орущая на окне птаха истошно пикнула и, наконец, заткнулась.

А само одеяло медленно зашевелилось, поползло в сторону. И это было столь неожиданно, что Мэй Си сорвало с постели с такой скоростью, будто кровать под ней провалилась сквозь пол.