Я насторожилась. Его голос прозвучал так, как будто ничего хорошего этот разговор не предвещал. Но что может быть хуже того, что Дария на полгода посадят в инквизиторскую темницу, запретив ему и работать, и заниматься магией, и…

– В этой тюрьме… темнице… разрешены посещения? – поинтересовалась я, отвернувшись к окну и обнаружив, что машина уже выехала из пригорода.

– Нет, – ответил Фогль. – Но я смогу к нему приходить.

– И всё? Больше никто?

– Иногда разрешают встречи с родственниками, но, поскольку семьи у него нет, то этот вопрос даже не поднимался.

– Почему вы так спокойно об этом говорите?! – воскликнула я, отмечая где-то на периферии сознания, что родных у Княжевича нет. Значит, напрасно я пыталась найти в его квартире семейные фотографии. Интересно, давно ли он остался один?

– А что ты мне прикажешь делать, плакать? Девочка, поживи с моё, и ты будешь так же спокойно это воспринимать. Всё могло закончиться гораздо хуже, и лишь моё вмешательство помогло добиться того, чтобы этого не случилось.

– Хуже? – переспросила я внезапно охрипшим голосом и закашлялась.

– Иногда магов пытают. Иногда казнят. Может быть, тебе пока сложно такое представить, но, раз уж хотела всё узнать, то слушай.

– Убивают?!

– Казнить человека можно разными способами, как ты, наверное, знаешь из курса истории. Лишённые магии теряют энергию, жизненные силы и смысл жизни. Нескольких магов и ведьм, с которыми это случилось, мне самолично пришлось доставать из петли. Но иногда кажется, что лучше бы я этого не делал, – добавил Фогль. – Когда человек теряет то, что делало его самим собой, он как бы перестаёт жить, просто существует… как тень. Поэтому можешь порадоваться тому, что дело обошлось лишь заключением, да и то не таким уж и долгим.

Должно быть, в его словах был свой резон. Вот только радоваться я не могла. Потому что Дарий совершенно ни в чём не был виноват. Ему пришлось отвечать за то, что было только моей виной. Но Фогль этого, скорее всего, не знал, как и инквизиторы. Им всем было проще поверить в то, что Княжевич загипнотизировал меня, заставил совершить этот поступок, превратил в проводника своей воли и магии, чем в то, что я сама это сделала. А я лишь подыграла, подтвердив всё и тем самым дав своё согласие на то, чтобы его наказали за преступление, которого он не совершал.

Машина остановилась так резко, что я едва не ударилась о лобовое стекло и с опозданием вспомнила, что забыла пристегнуться.

– Идём, – сказал Фогль, и я, неловко выбравшись из машины, направилась к знакомому дому.

Когда мы поднялись на нужный этаж, Дарий уже стоял в дверях. Фогль почти втолкнул меня вперёд, и Княжевичу пришлось отодвинуться в сторону. Но я всё же слегка задела его плечом, и подумала о том, услышал ли он, как моё сердце пропустило удар, а затем забилось сильнее.

В молчании мы проследовали в гостиную, где на столике обнаружилась бутылка – кажется, на этот раз уже точно другая.

– Присоединяйтесь, – проговорил Дарий, усаживаясь на диван с бокалом в руке.

– Я вижу, ты уже начал, – заметил Фогль.

– Нужно же воспользоваться случаем, пока есть такая возможность, – пожав плечами, отозвался Княжевич, и его взгляд, показавшийся предупреждающим, скользнул по мне, когда я садилась в кресло напротив.

Вероника

Фогль занял второе кресло и придвинул к себе бутылку с пустым бокалом, предусмотрительно переданным ему Княжевичем. Я едва не напомнила Аркадию о том, что он за рулём, но промолчала. Едва ли тот стал бы меня слушать.

Они оба вели себя так невозмутимо, будто совершенно ничего не произошло, и Дария вовсе не должны были с завтрашнего утра запереть в инквизиторской темнице. Я даже не знала, как она выглядит. Должно быть, гораздо более мрачно, чем помещение, куда меня приводили. А самое ужасное – там запрещены посещения, и я не увижу Княжевича целых полгода. Ведь я ему не родственница и не начальник, как Фогль, которому разрешат приходить.

– А ты не хочешь? – спросил у меня Княжевич, кивнув на бутылку. Я покачала головой. – Тогда чай?

– Сама сделаю.

Я прошмыгнула на кухню и включила чайник. Ожидая, пока вода закипит, присела на табуретку у окна и постаралась дышать как можно глубже, чтобы не подпускать к глазам готовые вот-вот пролиться слёзы. Если уж сам Дарий вёл себя так спокойно и обыденно, то мне и вовсе ни к чему показывать отчаяние. Возможно, будь я в квартире наедине с Княжевичем, я бы не сдержалась, но здесь был ещё Фогль. Перед ним плакать не хотелось.

С каким-то странным чувством, будто речь шла вовсе не обо мне, я задалась вопросом, где буду ночевать. Вещи остались в общежитии, но