сошками, мнившими себя великими дельцами, и всегда надиравшимся на чужих приемах.

– Поэтому вы смотрите в мое декольте? – огрызнулась я, но типчик претензии не услышал, а расплылся в подобострастной улыбке и даже толкнул меня бедром, чтобы подвинулась.

– Роберт, старина! Отличный прием! Прекрасный виски!

– Двадцать лет выдержки, так что приятного вечера, – буркнул он, но игру «догони разъяренную Алексу Колфилд» ему пришлось остановить. Типчик отчаянно хотел привлечь внимание «самого щедрого мецената королевства» и со знанием дела высказался:

– Как идут дела со строительством торгового Дома в Питерборо? Слышал, что никак не получается выкупить кусок земли. Лавочница встала в позу?

Откровенно сказать, в прошлую встречу с Робертом Палмером несговорчивая лавочница находилась в таких недвусмысленных позах, что у сплетника случился бы приступ аритмии от одной фантазии на тривиальную тему!

От ярости в голове смешались мысли, а перед глазами поплыло красное марево. Роберт застыл.

– Значит, строительство торгового Дома вместо «Пряной штучки»? – даже не процедила, а прошипела я.

– Разреши мне объяснить… – вымолвил он с побелевшими губами.

– Нет уж! Наслушалась! Позволите двадцать лет выдержки? – обратилась я к ошарашенному коротышке.

– Простите?

Я выхватила из толстых пальцев стакан с виски и выплеснула в физиономию Палмера. Коротышка так испугался, будто сам облил хозяина вечера, и как девица прижал к влажным губам пухлые ладони. Публика оцепенела. Угол зала, где мы скандалили, вдруг стал перекрестьем любопытствующих взглядов. Разговоры умолкли, и мой дрожащий от злости голос прозвучал до невозможности пронзительно:

– Предупреждаю, господин Палмер, не смейте приближаться к моей лавке на расстояние мили! И еще! Завтра же я подам в суд на вас, вашего поверенного и на весь торговый Дом за мошенничество. Я ясно выразилась?

– Вполне, – сухо ответил он, не пытаясь обтереть мокрое лицо.

– В таком случае встретимся в суде.

Когда я выскочила на улицу, позабыв про оставленное лакею пальто, то увидела возле пешеходной мостовой дорогой экипаж. С гордым видом спустилась по лестнице, придерживая подол. От гнева мне было так жарко, что даже холода не чувствовала! Кучер открыл дверь, помог забраться в обогретый салон, в котором меня ждала Стаффи.

– Это малое, что они могли сделать, – сухо объяснила она. – Вещи из постоялого двора пришлют завтра.

Я ничего не ответила, завернулась в колючий плед и откинулась на мягком сиденье, а едва экипаж отъехал от особняка, провалилась в глубокий сон. Мне, как назло, приснился Роберт Палмер, запрокинувший голову и смотревший на меня через дыру в полу «Пряной штучки».

Домой мы вернулись в середине ночи. Первое, что я сделала, едва успев в выстуженной спальне переодеться в домашнее платье, поменяла охранное заклятье, чтобы Роберт Палмер никогда не смог отворить двери лавки. Потом в мужской спальне с грохотом вытащила из шкафа дорожный сундук и засунула внутрь охапку шмотья из полок. Шибанула крышкой, защемив жалко высовывающиеся носки и рукава рубашек. А вещи, которые не поместились в сундук, швырнула комом в нечищеный камин. Хотела, конечно, поджечь, чтобы удовлетворить жажду мести, но побоялась ночью угореть. Ритуальное сжигание палмеровского исподнего пришлось отложить назавтра.

С раннего часа, когда на улице едва-едва просветлела утренняя хмарь, я устроила в саду показательную казнь мужским вещам, вынутым из камина. Тонкие батистовые сорочки уничтожались замечательно, горели охотно и быстро, но с шерстяным пальто случилась неприятность (как знала, что стоило его оставить в покое и отдать старьевщику). Дорогая ткань удивительной мягкости отвратительно чадила и воняла похуже сожженных грязных носков. Сад заволокло смрадным дымом, у меня потекли слезы, и запершило горло, а Стаффи выглянула из окна спальни и заверещала на всю округу:

– К нам пожарных вызовут! Скоро лавку открывать, а ты всех клиентов перепугаешь, поджигательница недоделанная!

– Не лезь, подруга! – завопила я в ответ и закашлялась. – Я мщу и выжигаю скверну из нашего дома!

Скверна определенно не желала догорать и, стоило признать, пока побеждала, нестерпимым зловонием пробуждая в голове позорные мысли сдаться, заморозить костер и спрятаться в кухне.

– Гори ж ты! – обмахивая лицо одной рукой, в другой я держала палку и шевелила наполовину съеденную огнем шерстяную тряпку, надеясь, что пламя сжалится и дожрет вставший поперек горла ком.

Вдруг среди дыма и чада моим глазам предстала странная картина. Через забор, рядом с закрытой на засов калиткой, перемахнула мужская фигура. Незваный гость ловко приземлился на ноги, отряхнул руки в кожаных перчатках, а потом сделал шаг, зацепился за что-то в опавшей листве и чуть не навернулся. Глаза слезились, пришлось потереть их рукавом, чтобы узнать утреннего визитера. Я была почти уверена, что из-за смрада угорела, и поймала галлюцинации, раз обнаружила в своем саду Роберта Палмера.

– Ты ритуал, что ли, какой-то проводишь? – скривился он, доказывая, что вполне материален.