— Это та вещь, которую брат хотел починить? — задумчиво обращается он к цветку. — Но что это? Санс не оставил никаких инструкций или ещё чего...

— Только журнал, — вздыхает Флауи. — Да и зачем нам инструкции? Всё, что нужно, я расскажу тебе сам.

— Порой мне кажется, что ты знаешь слишком уж много для обычного цветка.

— Так уж сложилось, — невесело усмехается Флауи. — Я вижу больше, чем остальные.

Папирус пристально глядит на него несколько секунд, прежде чем отойти от устройства и устало опуститься на стул. Почему-то его снова охватывает беспричинная меланхолия — накатывает волнами всякий раз, как он замечает мелкие детали, наводящие на мысли о брате. Его корявый почерк, выброшенная в урну бутылка из-под горчицы, свисающая из ящика тонкая цепочка... Взгляд цепляется за неё, и Папирус дотягивается до одной из ручек в стене — они расположены низко, чтобы Сансу было удобно. Почему-то он уверен, что ящик должен быть заперт, но тот легко поддаётся и выдвигается с еле слышным скрипом. Папирус тянет за цепочку, вытаскивая наружу медальон-звезду; Флауи, уже оказавшийся рядом, с любопытством смотрит на мерцающее золото в его ладони.

— Так у него есть ещё одна.

— Это моя, — тяжело произносит Папирус, взвешивая в руке медальон. Острые края царапают кости. — Санс купил две подвески, когда я был совсем маленьким. Мы тогда неплохо ладили.

— Он никогда не рассказывал.

— Не сомневаюсь, — он не сдерживает кривую ухмылку. — Я всё равно перестал её носить, когда... ну, когда вырос и понял, что брата нужно защищать от всего на свете. Я не хотел, чтобы другие монстры поняли, как я к нему отношусь, поэтому сделал всё возможное, чтобы внешне нас не связывали любые сентиментальные мелочи.

— Но Санс носил её, — осторожно замечает Флауи.

— Да, она ему нравилась. Я знал, что наверняка делаю ему больно, но так было необходимо, — Папирус расправляет цепочку, перебирая звенья. — По-хорошему, стоило бы её выбросить, но у меня рука не поднялась, и я оставил безделушку в гостиной. Потом она исчезла. Ясное дело, Санс забрал подвеску, но, честно говоря, я не думал, что он действительно её сохранит.

— Почему нет?

— Потому что ты не видел его лица, когда я впервые показался без неё, — усмехается Папирус. — Знаешь, было много моментов, когда мы ссорились, дрались, игнорировали друг друга, но тот, самый первый... почему-то именно за него мне безумно жаль.

Звезда кажется ужасно холодной, когда он надевает её на шею, но это ощущение знакомо. Папирус не уверен, имеет ли он право снова носить подвеску, но прямо сейчас это единственное, что он по-настоящему хочет.

— Я не видел, каким он был, когда это произошло, но... — Флауи подбирает слова так, будто действительно боится ранить Папируса. — Я видел тебя, когда он вернулся домой. И я достаточно разбираюсь в эмоциях, чтобы сказать: тебя тоже задело, что он отдал звезду Фриск.

— Это всего лишь вещь, в любом случае, — Папирус зачем-то пытается улыбнуться. — Теперь уже не важно.

Тяжесть на шее быстро становится привычной; она успокаивает. Прямо сейчас Папирусу действительно всё равно, что случилось со второй звездой: какая разница, кому брат её отдал, если он сам больше не может её носить.

— Ты прав, — соглашается Флауи. — Думаю, нужно вернуться к более важным вещам.

Папирус кивает, захлопывая ящик. За секунду до этого он мельком видит внутри какую-то книгу, больше похожую на альбом, но у него нет времени — нет желания — узнавать, что внутри. Что бы там ни было, думает он, вряд ли это облегчит ему жизнь.

— Итак, эта машина, — начинает он. — Зачем Санс хотел её починить?

— Может, лучше для начала спросить, откуда она здесь? — фыркает Флауи. — Это не займёт много времени, поскольку я сам мало что знаю. Санс, он... любит секреты, да? Когда ты был маленьким, эта лаборатория использовалась им для работы над машиной, но создал её не твой брат. Был учёный — мало кто помнит его, впрочем, — он-то и создал это устройство. Санс помогал ему, до тех пор, пока этот учёный не пропал, а затем работа над машиной застопорилась. Думаю, было много причин для этого, но главная, — Флауи кивает на журнал с одной и той же надписью, — вот она.

— Нет энергии?

— Да. Очевидно, тот парень знал, как это исправить, но просто не успел. В любом случае, твой брат не особо горел желанием разбираться с этим, пока не умерла Фриск.

— Почему? — напряжённо спрашивает Папирус. — Что она делает?

Флауи выглядит так, будто решает в голове сложную задачку.

— Ты когда-нибудь хотел обратить время вспять? — вопросом на вопрос. — Каждый из нас хотел бы. Эта машина, она... вроде как может это сделать. В каком-то смысле.

— Это машина времени? — уточняет Папирус неверяще. Флауи закусывает губу, мотая головой.

— Можешь называть её так, но... Слушай, существует множество различных реальностей, — он тщательно подбирает слова, словно ступая