и пошла по коридору мимо вереницы семейных фотографий. Вдалеке она увидела, как в гостиной Гудмен в наушниках тупо качает головой под сокровенный глухой ритм.

Прошло почти две недели невыносимого отчуждения. У себя в Хеквилле Жюль ежилась и спотыкалась, безучастно проходя по школьным коридорам и не обращая внимания на происходящее на уроках. Если нельзя находиться в «Лабиринте» рядом с Эш, Гудменом и их родителями, то в чем вообще смысл? Иногда на связь выходил Джона, а Итан пытался подбадривать ее по телефону каждый вечер.

– Эш успокоится, – говорил Итан.

– Не знаю. Как тебе удается ходить по этому канату? – спросила его Жюль. – Все тебя любят и уважают, что бы ты ни сделал.

На линии наступила тишина, слышалось только сопение Итана. Наконец он сказал:

– Дай сообразить. Ну, может быть, дело в том, что я не спешу с выводами.

– Кстати, – продолжил он после еще одной паузы, осторожно, стараясь не слишком расстроить ее теми словами, которые он сейчас произнесет. – Вчера вечером мы с Джоной ужинали в «Лабиринте».

– Ух ты.

– Ага. Твое отсутствие было очень непривычным. Но даже если бы ты была там, все равно ощущения были бы странные. Бетси приготовила морского окуня с орцо.

– Что такое орцо?

– Новая разновидность пасты, по форме похожа на рис, но крупнее. Тебе понравится. Еда была вкусной, но настроение там стало еще хуже. Все они до смерти боятся суда, но никто об этом не говорит. Гудмен привык, чтобы все складывалось в его пользу. Даже когда он вылетел с подготовительных курсов, его пристроили в Уолден. И он мощный парень. Не может поверить, что на сей раз не складывается, что нет у него никаких подушек безопасности. Он считает, что сейчас его дела, быть может, и вправду плохи. После ужина отвел меня в сторону и объяснил, что считает необходимым сообщить мне, что ничего плохого он не сделал. Я сказал Эш, что не мое дело оценивать, что произошло и что должно случиться теперь. Я сказал, что для этого есть суд – как будто я хотя бы приблизительно понимал, о чем говорю. Мои познания в этой области практически ограничены тем, что мы с папой всегда смотрели сериал «Оуэн Маршалл, советник адвокатов».

– Эш что-нибудь говорила обо мне? – спросила Жюль.

– Сказала, что по тебе скучает.

– Она же на меня очень злится.

– Вовсе нет, – возразил Итан. – Уже не злится. Я все уладил. Ей неловко, что она выгнала тебя из квартиры. Она хотела бы взять свои слова назад, но думает, что ты ей не позволишь.

– Позволю.

Так Итан помирил подруг. Он отказался пробовать уладить судебную тяжбу между Гудменом и Кэти – нельзя мешать судопроизводству, объяснил он, – но с удовольствием помог Эш и Жюль восстановить дружбу. Позднее в тот же вечер Эш позвонила Жюль и сказала:

– Мне очень жаль, что я так себя повела. Не знаю, простишь ли ты меня когда-нибудь, но надеюсь на это.

Жюль ответила: да, конечно, она уже простила. Жюль не надо было заявлять, что Гудмен не сделал ничего дурного; вместо этого ей пришлось лишь согласиться, что ситуация ужасна и что суд отвергнет ложные обвинения; пришлось также согласиться вновь приехать в «Лабиринт» в ближайшие выходные.

В последующие недели из всей компании хоть что-нибудь говорил о Кэти Киплинджер только Итан.

– Я разговаривал с ней вчера вечером, – объявил он однажды, когда все сидели вместе на скамейке в Центральном парке под холодными солнечными лучами.

– С кем? – уточнил Джона.

– С Кэти.

Гудмен и Эш искоса и пристально взглянули на него.

– Кэти? – переспросил Гудмен.

– Кэти? – повторила Эш.

– Надеюсь, вы мило побеседовали, – сказал Гудмен.

– Знаю, вам трудно это понять, – ответил Итан. – Ясное дело.

– Я просто не могу поверить, что ты с ней разговариваешь, Итан, – сказала Эш, прикурив сигарету и протянув спичку брату, который тоже закурил.

– Понимаю, почему вы к этому так относитесь, – сказал Итан. – Я просто хотел, чтобы она знала: я думаю о ней. Мне показалось, что важно донести это до нее.

Он выпрямился на скамейке и заявил:

– Я должен сам принимать решения о том, как поступать.