У дверей уже закрытой анимационной студии Жюль назвала свое имя в переговорное устройство и стояла в ожидании за стеклянной стеной, пока помощница ее не впустила. В этот час помещение было освещено тускло, но жизнь в нем почти незримо продолжалась. Саму анимацию для «Фигляндии» с 90-х делали в Корее, но все остальные этапы создания шоу проходили здесь. Это был большой и сложный механизм. Повсюду царили деловитость, сосредоточенность и целеустремленность.

Итан сидел за столом в своем офисе за стеклянной стеной. В последний раз Жюль видела его весной, перед тем как отправиться с Деннисом в Белкнап. Теперь его волосы не были так аккуратно причесаны, он пялился в монитор и, кажется, провел так уже не один час. На диване склонился над банджо и старательно музицировал его сын Мо. К несчастью, пубертатный период заявил о себе пренеприятнейшим образом. Мо Фигмен рос костлявым, чрезмерно чувствительным и капризным мальчиком, а к шестнадцати годам обрел мужской облик, но вел себя по-прежнему беспокойно, как это бывает при расстройствах аутистического спектра.

Жюль вошла в офис и тихонько постучала по стеклу.

– Привет, – сказала она.

Мо прекратил играть и вскочил, словно в испуге.

– Пап, это Жюль, – сказал он тоненьким голоском.

– Вижу, – ответил Итан. Он встал из-за широкой тонкой пластины из состаренной меди, служившей ему столом.

Жюль не была уверена, с кем лучше поздороваться сначала, так что подошла к Мо, который не хотел ни обниматься, ни пожимать руку. Они кивнули друг другу, почти что легкими поклонами обменялись.

– Привет, Мо! Как дела? Как школа? – спросила она.

– Я пока дома на каникулах, – ответил он.

А затем добавил, словно бы заученно:

– Не люблю школу, но что еще мне остается.

– Вот оно что, – ответила она. – Жаль, что тебе там не нравится. Я тоже не любила школу. Но любила лагерь. Ого, я и не знала, что ты играешь на банджо.

– Джона Бэй дает мне уроки по «Скайпу», – сказал Мо неожиданно громко. – И собирается учить меня, пока я дома. Он дал мне это.

Мо отложил инструмент, и Жюль восхитилась выцветшим изображением радуги на изношенной поверхности.

Мо сразу заулыбался, а потом в офис зашла элегантная молодая женщина и сказала:

– Пойдем, Мо?

– Пойдем, – ответил он. Убрал банджо в чехол и уже собрался уходить с ней, но тут его окликнул Итан.

– Погоди-ка. Вот так просто уйдешь?

– Прости, пап, – он вздохнул, передернул плечами, странно вытянул шею, повернулся к Жюль и посмотрел ей прямо в глаза – казалось, из последних сил.

– До свидания, рад был повидаться, – сказал он ей.

Потом повернулся снова к Итану:

– Увидимся, пап. Так лучше?

– Гораздо лучше, – ответил Итан. Он подошел к Мо, чтобы обнять, а тот вытерпел прикосновение, закрыв глаза, как будто катился на санях с горы, ожидая мягкого столкновения у ее подножья.

Когда он ушел, Итан повернулся к Жюль, и их объятие вышло таким же неловким, и она тоже закрыла глаза. Потом отстранилась и внимательно на него посмотрела. От того, что он на нее вроде бы не злится, было еще хуже.

– Привет, – сказала она.

– Привет.

– Не думала, что ты вообще когда-нибудь со мной свяжешься, – сказала Жюль. – Предполагала, что ты в бешенстве.

– Разумное предположение. Но бесился я точно не из-за тебя. Мне просто нужно было время, чтобы успокоиться, вот и все.

– И теперь ты спокоен?

– Как далай-лама, – ответил он. – Не похоже?

Но невозможно было сказать о нем что-либо наверняка. Он просто выглядел взъерошенным и угрюмым.

– Пойдем поужинаем, – сказал Итан.

И вместо того чтобы уйти из здания, они поднялись по шаткой металлической винтовой лестнице, ведущей в помещение, о котором Жюль не знала.

– Похоже на сон, когда находишь еще одну комнату в собственной квартире. Наверху оказался маленький сверкающий лофт с открытой кухней. Итан рассказал, что не раз ночевал здесь, когда засиживался на работе допоздна.

В глиняном горшочке осталось зимнее рагу. Итан принес на обеденный стол две тарелки. Они с Жюль сели друг напротив друга на фоне ряда темных